— А-а, хай ему грец, — говорил другой казак и тоже заворачивал коня. — У того Карла, кажуть, мышами кормлять.

Когда Мазепа прибыл в ставку короля, от его войска осталась едва ли половина.

Увидев Карла, окруженного генералами, Мазепа вынул наконец свою гетманскую булаву и, держа ее перед животом, подъехал и начал напыщенно говорить:

— Здравствуй, ваше королевское величество. Мы приветствуем на земле вольной Украины великого, непобедимого полководца. Мы склоняем перед ним наши бунчуки и предлагаем союз вечный и нерушимый…

Полагалось бы эту речь закончить «славой», но, во-первых, речь произносилась на латыни, даже старшины ее не понимали, не то что рядовые казаки, но самое главное, гетман сомневался, что «славу» поддержит его поредевшее войско.

От Мазепы не укрылась кислая усмешка короля при виде этого войска, и он поспешил с разъяснениями:

— Это только начало, ваше величество. Вся Запорожская Сечь {214} , как один, перешла на вашу сторону, белоцерковские сердюки тоже поступят в ваше распоряжение, полтавский полк. А там и весь народ украинский пойдет за вами.

— Ваш народ украинский, — заметил негромко Карл, — не далее как вчера перебил под Пануровкой весь отряд моих фуражиров.

— То предатели и изменники, ваше величество, — не моргнув глазом сказал Мазепа. — Мы таких будем казнить как воров по законам военного времени.

— Ну что ж, гетман, я рад, что получил надежного союзника в вашем лице, — сказал король дежурную фразу, которую еще вчера настойчиво навязывал ему Гилленкрок.

Но Мазепа слишком хитер был, чтоб воспринять эту «радость» всерьез. И, осматривая лагерь короля, его оборванное, изнуренное войско, гетман начал сомневаться, а правильно ли он поступил, напросившись в союзники.

Именно из-за этих сомнений он далее решил схитрить перед королем, о чем вскоре жалел, раскаивался и даже плакал.

Первый вопрос, поставленный перед новоявленным союзником, был прям и прост:

— Скажите, гетман, в каком городе нам лучше всего встать на зимние квартиры?

— Лучше всего в Стародубе и Новгород-Северском, ваше величество.

Гетман слукавил. Ему вдруг жалко стало тех огромных запасов, которые он долго и тщательно собирал в свою столицу — Батурин. Это все его кровное придет и съест, как саранча, шведская армия. А Стародуб и Новгород-Северский на севере Украины, вот пусть там и зимуют шведы.

— Ну, Стародуб отпадает, — сказал Карл, тоже не желая посвящать нового союзника в свои соображения, почему вдруг «отпадает» этот город.

А все было просто. Лагеркрона, посланный для исправления ошибки — взятия Стародуба, потерял при штурме тысячу человек и отошел от него несолоно хлебавши.

— Так вам достанет и Новгород-Северского, ваше величество. Там добрые запасы, фатеры справные.

Ах, Мазепа, Мазепа! Знал бы он, что этим советом, которого послушался король, он, гетман, невольно оказал неоценимую услугу царю, которого предал и которому стал лютым врагом до скончания живота своего.

Громом средь ясного неба прозвучала для Петра весть об измене Мазепы. Эстафете светлейшего он не хотел верить: «Ошибся князь». Но на следующий день поступило сообщение, что гетман с казаками уже в ставке короля.

— Змею! Змею пригрел у сердца своего! — вскричал Петр, ударив кулаком по столу. — Как же я ошибся? А? Как ошибся, Гаврила Иванович?

Головкин, поджимая губы, пытался утешить царя:

— Что уж себя одного казнишь, Петр Алексеевич. Все мы были хороши. Кочубей мне в Смоленске предсказывал сие прозрение.

— Кочубей! Искра! — простонал Петр. — Боже мой, кому мы головы снимали за этого иуду.

— Что делать, государь, содеянного не воротишь. Впрочем, я обещал Кочубею перед казнью, что ворочу твои милости семье, как только откроется правда.

— Да, да, да, — вдруг ухватился царь за эту мысль. — Немедленно. Слышь, Гаврила Иванович, все-все воротить семьям Кочубея и Искры. Все. И еще: сегодня же отправь самый скорый эстафет в Сибирь, в Енисейск, с повелением нашим тамошнему начальству, чтобы воротили из ссылки Семена Палия, снабдив в дорогу кормовыми, проездными и прочим довольствием. А как приедет Палий, тот же час ко мне его. Хочу сам перед ним свою вину снять. Манифест к малороссийскому народу я сам напишу, а сейчас дай-ка мне карту, Гаврила Иванович.

Головкин развернул карту на столе. Петр так и впился в нее взглядом.

— Ты смотри, Гаврила Иванович… — Петр от отчаянья стал грызть ноготь большого пальца. — Ты смотри. Король к Батурину едва ль не в два раза ближе Меншикова. А что сие значит? А сие значит, если изменник Мазепа поведет короля к Батурину, то все полетит к черту. Там ему будет и хлеб, и порох, и крыша.

Царь приподнял карту, пошарил под ней рукой, выхватил лист бумаги, перо. Сел тут же на краю стола и, бросив лист прямо на карту, быстро написал: «Александр Данилович! Для Бога ради, поспешай доставать Батурин. Как можешь скорей, скорей, скорей».