— Что с вами, ваше величество?

— Чуть, брат, не помер, такая со мной болезнь приключилась. Валялся в Луцке, пальцем пошевельнуть не мог, думал уж собороваться. Слава Богу, выкарабкался. Ходить вновь учился, еще и доси коленки дрожат.

— Так отлежался бы, Петр Алексеевич, что же через силу-то.

— Нет часу, Борис Петрович. Нет часу отлеживаться. Окаянный Карлус натравил-таки на нас султана.

На военном совете помимо Петра было всего двое военных — фельдмаршал Шереметев и генерал Алларт и два гражданских лица — канцлер Головкин и вызванный из Польши князь Григорий Долгорукий.

— Невелик наш нынешний консилиум, господа, — начал царь, — но обсудить нам надлежит вельми срочное и важное: как ускорить движение армии. Оттого я и не звал сюда генералов с маршей, дабы не замедлить ход полков. Мне очень хотелось бы опередить турок у Дуная, не дать им перейти на сю сторону, бить их на переправах. Что морщишься, Борис Петрович?

— То, что сомневаюсь, поспеем ли мы к Дунаю вперед их.

— Надо поспеть, фельдмаршал. Надо.

— Мы потеряли время, государь. Я, например, два месяца впустую проездил в Польшу и обратно. А ведь если б не в Польшу, а сюда сразу…

— Так ведь объявили османы войну много позже, словно с цепи сорвались. Толстой писал, что-де мирны они, и вдруг война. Самого Толстого тут же в Семибашенный замок бросили клопов кормить.

— За ними трудно уследить, — заметил Головкин. — У них семь пятниц на неделе. Вот и Толстой обмишурился, хотя о их воинственности и приготовлениях чуть ли не в каждой реляции писал.

— Опередить турок надо еще и. для того, — продолжал Петр, — чтобы они, придя первыми в Молдавию, не заставили молдаван и валахов встать на их сторону. На нашу сторону только что перешел господарь Молдавии Кантемир {247} и обещал нам большую помощь в провианте хлебом и мясом. А если первыми явятся турки, в каком положении он окажется? Поэтому надо поспешать, Борис Петрович, поспешать.

— Но как, государь?

— Меньше отдыхать и дневать.

— Мы солдатам и так почти не даем передышки — Полтава, Рига, Ревель, а чума, прокатившаяся по полкам, а тут еще бросок из Прибалтики в Молдавию, по бездорожью, в Непогоду, в разливы. А рекруты-новобранцы?

— Что «рекруты»?

— Когда их обучать? Они согнаны у Припяти, их надо обмундировать, вооружить, выучить. А когда? И кто? Если офицеров гоним на юг, всех без изъятия. А провиант?

— Вот за провиант я с вас спрошу, Борис Петрович.

— Вот, вот. На Украине ныне все погорело, я имею в виду прошлое лето. У крестьян, по донесению Голицына, ни хлеба, ни соли. Спрашивается, с чего армии кормиться?

— Но я же только что сказал, Борис Петрович, что провиант обещан нам в Молдавии, надо только опередить турок.

— Обещание еще не значит дача. Я вон своим солдатам обещал передых после Риги. А что дал? Тяжелейший, изнурительный марш, дырявые сапоги, тощее брюхо. Что после этого они обо мне думают?

— Они про тебя песни сочиняют, — усмехнулся царь. — Ни про кого не поют, а про тебя — пожалуйста. Мне ведь светлейший рассказывал.

— Это к делу не относится, — сразу помрачнел фельдмаршал.

— Эх, Борис Петрович, я во всем с тобой согласен, ты кругом прав. А что прикажешь делать? Не маршировать?

— Я этого не говорю. Но маршировать в доброй справе, на сытое брюхо и не до упаду с высунутым языком. Иначе приведем мы к Дунаю не солдат — скелеты, которых янычары в первой же атаке разнесут в пух и прах. Я к бою должен привести бойцов, а не тени от них, государь.

— Зачем спорить с очевидным, — недовольно сказал царь и обернулся к Алларту: — Вам, Людвиг Николаевич, придется идти в авангарде, а генерал Вейде при мне будет.

— Вейде? — удивленно вскинул брови Борис Петрович. — Адам Адамыч? Но он же в плену.

— Был. Освободился Адам Адамыч. И сразу в седло.

— Я рад за него. Почти десять лет плена… Я очень рад, — молвил искренне старый фельдмаршал.

— …Так вот, господа начальники, — продолжал Петр, — с молдаванами обращайтесь как можно ласковей, чтоб они в нас друзей видели. Никаких насилий, никаких реквизиций. Кого заметите в грабеже, расстрел на месте. Это касается не только авангарда, Борис Петрович, а всей армии.

— Я понял, государь. Зело нужны деньги, покупать у молдаван продукты.

— Деньги будут, деньги есть.

— Ох-ох-ох, — вздохнул Долгорукий {248} . — И союзники наши без денег никак воевать не хотят.

— Ты про Августа, Григорий Федорович? — спросил Петр.

— Кабы только он. Король датский, государь, тоже в ваш карман заглядывает. Говорит, не на что флот снаряжать, а деньги у него есть. За чужой счет хочет в рай въехать.