По приказу царя Боур осадил Быхов, взял его штурмом, а плененного Синицкого отправил в Москву, в руки князя Ромодановского, из подвалов которого ему уже не суждено было выйти.

В такой-то обстановке собрался в Жолкве военный совет, «конзилиум», как именовал его царь, решать главный вопрос: как вести военную кампанию 1707 года.

— Господа генералы, — открыл Петр совет, — как ни печально, но мы потеряли последнего союзника и должны ныне решить, как далее вести войну с неуемным шведом один на один.

— От этого союзника пользы было как от козла молока, — заметил Меншиков.

— Не скажи, князь, не скажи. Как бы там ни было, но он шесть лет отвлекал на себя Карла, что дало нам возможность почти без помех овладеть Ингрией.

— Вот именно, шесть лет сплошных конфузий — и ни одной виктории. А денег? Сколько денег скормили говнюку, — не унимался светлейший, не могший простить себе, что уже в канун предательства отвалил Августу десять тысяч своих кровных.

— Тут ты прав, пожалуй, — согласился Петр. — Получилось, что дачею денег и беду себе купили. Просить он горазд был, зело скучал всегда о деньгах. Даже передавшись Карлу, наказал Василию Лукичу, что-де остается нашим тайным союзником и чтоб мы готовили ему еще денег.

— Тьфу, — сплюнул Меншиков, — союзничек, в рот ему дышло. Мы ему деньги, а он на них откармливает нашего врага Карлуса.

Переглядывались генералы, вполне согласные с мнением светлейшего князя, но и с доводами царя не могли спорить: государь тоже прав, как бы ни было, но Август шесть лет таскал за собой Карла, что и позволяло русским колошматить его генералов в Прибалтике и захватывать города, а главное — утвердиться в Ингрии, столь любезной царскому величеству.

— Пытались мы предложить ему мир, — продолжал Петр, — искали для этого посредников, даже герцога Мальборо склоняли на это. Но они лишь на словах готовы были потрудиться, а на деле и пальцем никто не шевельнул. Да и к тому же неистовый Карлус категорически не согласен вести переговоры о мире, слышать о том не желает. Мальчику драться хочется, Калиш его не убедил. Что ж! Придется его и далее наклонять к миру силой. Вы все тут сидящие, по крайней мере большинство, в делах ратных весьма опытны. Не мне, полковнику, учить вас. Давайте решать, как будем далее воевать. Борис Петрович, берите бразды консилиума.

Шереметев, сидевший рядом с царем, заворочался грузно, кашлянув, заговорил:

— Нам ждать шведа сподручней в Польше. Пока он в Саксонии, мы будем здесь квартировать у порога его фатеры.

— Чтоб здесь квартировать, — заметил Петр, — надо как можно менее раздражать поляков.

— Это само собой, государь, — согласился фельдмаршал. — Было б неплохо покупать у них, а не реквизировать фураж и продукты.

— Что, еще и у Лещинского покупать? — не удержался Меншиков.

— Лещинский — это другой разговор. С его сторонниками и надлежит держать себя как с врагами, хотя, конечно, драться с поляками не стоит. Они друг с другом разобраться не могут. Но доколе нам стоять в Польше придется, дотоле и снабжаться с нее будем. От этого не уйти. Но по выходе шведов из Саксонии, я думаю, нам надлежит ретироваться на свою землю, дабы при своих границах и дать ему главную баталию.

— Почему? — спросил Петр.

— Потому, как молвится, дома и стены помогают, и к тому ж ретирада наша должна быть активной. А именно, на всем пути мы должны «клевать» врага, не давать ему покоя. И что не менее важно, на своей территории мы можем оголодить ему дорогу, не раздражая население, которое по большей части примет нашу сторону, сторону своей армии. А главную баталию…

— Главную баталию, — подхватил царь мысль фельдмаршала, — без меня не давать, господа генералы. Шведы, отъевшиеся на саксонских хлебах, будут искать ее, но мы дадим тогда, когда сочтем нужным.

— Надо пред тем утомить его, намять ему бока, пощипать как курчонка.

— Ну что ж, фельдмаршал дело говорит. Теперь надо решить, а вернее, подумать за самого Карла, куда он пойдет?

— Мне сдается, пойдет он в Лифляндию, — сказал Гольц.

— Почему так думаешь? — спросил царь.

— Чтобы отобрать у тебя то, государь, что ты забрать изволил. Это и дитю понятно.

— Если дитю понятно, то Карл именно поэтому может поступить иначе.

— Но в прошлом годе не зря же к Гродно подступал.

— В Гродно для него приманка была — наша армия. А король — вояка горячий, он рвется к генеральной баталии. И дай мы ее ему ныне, неизвестно еще, чей верх будет.

— Ныне рано, — произнес Шереметев. — Ныне он сыт, боевит, в полной амуниции. Томить его надо, государь, томить. А утомленного и бить.

— Искание генерального боя зело опасно, ибо в один час все дело может опровергнуто быть, — заметил Петр. — А я хочу верной победы.

— Может он и на Украину поворотить, — подал голос с конца стола Репнин.

— Почему так думаешь, князь?

— В Прибалтике провианту, считай, нет. А Смоленскую дорогу фельдмаршал пожгет. Королю хошь не хошь надо на солнце поворачивать. И края сытнее, и к туркам ближе, а уж о крымском хане и говорить нечего. Тому только свистни — Русь грабить, он тут же явится.