— Но доктор. Он надеется вас вылечить, — пыталась возразить я.

— Октео? — Пенелопа мелодично рассмеялась, — Он знает, что я неизлечима. Просто у нас в свое время был маленький романчик. Бедненький Октео! Он был очень хорош собой в юности. Я предложила ему связь. Не то, чтобы я его любила. Иногда мне кажется, я никогда никого не любила, кроме себя. Но он был… аппетитным молодым человеком.

Я впилась глазами в спину этой женщины. Почувствовав мой любопытствующий взгляд, Пенелопа сделала паузу, повернулась и села на подоконник.

— Ты знаешь, что он тогда сделал? Он сбежал от меня. Он побледнел и убежал! — она звонко расхохоталась, запрокинув голову назад, — Потом мы уже не поднимали этот вопрос. Я ничего не предлагаю дважды. Позже, он может и хотел чего-то подобного, он даже ухаживал за мной, но… свой выбор он сделал раньше, будучи студентом. Это его проблемы.

Я была шокирована. Вот, оказывается, что связывает великолепнейшего доктора с этой больной. Я подозревала о нежных чувствах доктора, но чтобы все вот так было… Мне и верилось, и не верилось в это.

Пенелопа посмотрела на меня и тепло улыбнулась.

— Это было в прошлом. Но иногда мне кажется, он все еще переживает. Он трогательный — Октео.

— Ты звала меня, Пенелопа?

Я обернулась и увидела, как в дверях стоит доктор ван Чех в халате, но без шапочки. Он опирался плечом на косяк и скрестил руки на груди. Одна бровь была приподнята, по глазам доктора было заметно, что он в лирическом настроении.

— Октео, здравствуй. Брижит милостиво сидит и слушает мои бредни, пытается развеселить меня.

— Ты снова плакала? Ах, да. У тебя годовщина сегодня?

— Так и есть.

— Сочувствую, — плотоядно улыбнулся ван Чех, — Нам надо идти. Брижит, я прочитал твои записи.

Я поднялась и пошла вон из палаты.

— Спасибо, что зашла, — мягко сказала Пенелопа.

Так вот какая она в период ремиссии! Очень приятная женщина.

— Я рад, что тебе стало лучше, — доктор ван Чех ласково улыбался Пенелопе и даже подмигнул ей на прощание, прикрывая дверь.

— Идем, — заговорщически сказал он.

Доктор аккуратно занял свое кресло. По томной поволоке во взоре я поняла, что настроение у него самое что ни на есть благодушное и радостное. Он что-то басовито урчал себе под нос.

— Я прочитал твои записи, Бри. Ты умница. Твое толкование близко к тому, что я сам проанализировал. Сегодня тебе предстоит снова идти и разговаривать с Виктором, и, пожалуйста, на этот раз не филонь.

— Хорошо, не буду.

— Что, Пенелопа рассказывала, как домогалась меня? — широко улыбнулся доктор.

— Э-м-м… Не совсем. Она говорила о муже…

— Да ладно врать-то. Я же знаю. Я слышал конец разговора. Вот такой я ее помню и люблю. Всем сердцем, как доброго друга, не подумай чего-то плохого.

Вообще, я шел очень злым сюда, но теперь. Я как-то сразу раздобрел. Жить хочется, когда кому-то хорошо.

— Значит, это правда, — хихикнула я. Внутри меня вдруг стала натягиваться тугая струна ревности. С чего бы?!

— Что правда? — удивился ван Чех, — Она, между прочим, красивая женщина и была, и сейчас осталась. И годы ее не берут. Добрые люди вообще медленно стареют.

Она всегда мне нравилась, и сбежал я тогда… от страха. Просто потому, что это действительно страшно, когда тебя домогается зрелая женщина.

Вот представь, чтобы ты испытала, если бы я прямо сейчас стал тебя домогаться и всячески ухаживать?

Я подумала, и пришла к выводу, что с одной стороны, это конечно интересная мысль, а с другой, на рабочем месте, неудобно, да и страшновато как-то.

Доктор ван Чех улыбался, как кот объевшийся сметаны. И улыбался одними глазами, рассматривая меня.

— Хватит трепаться, — интимно сказал он, — Идем работать!

Доктор порывисто встал. Весь романтический налет мгновенно исчез. Порывистый ван Чех снова был в строю. Он рванул через коридор, а я еле поспевала за ним.

Вальдемар Октео ван Чех распахнул дверь. В палате Виктора было сумеречно и пусто. Через открытое окно в комнату клочьями струился туман. Листы бумаги свободно летали с места на место, как ленивые голуби. За ними несмело порхали пожелтевшие лепестки цветов.