— И где он? — немного удивленно глядя на этот белый ленивый вихрь, спросил доктор.

— Я не знаю, — честно ответила я.

— А я бы сильно удивился, если бы ты знала, — заметил доктор.

— Может, он погулять вышел?

— Полдень на дворе. Какой гулять, а процедуры?! — ван Чех, судя по интонациям, был очень обижен. Лицо его выражало крайнюю степень недоумения, — сиди тут, а я пойду, поищу пропажу.

— А можно я в коридоре постою, — мне не хотелось входить в полутемную палату.

— Можешь посидеть под дверью, — пожал плечами доктор и улетел приведением в полутемный коридор.

Я тяжело вздохнула и вошла в палату. Села на жесткий стул и стала перебирать ползающие по нему листочки.

Сзади мне на плечи легли чьи-то руки. Я тихонько ойкнула, меня пробила электрическая дрожь.

— Кто тут? — пискнула я, понимая, что меня сейчас будут душить.

— Это я, — ухо обжег шепот.

— Кто я? — дрожа, спросила я.

Резко меня выдернули со стула. Плечи заболели. Хваткие, цепкие руки развернули меня, и я лицом к лицу оказалась с высоким мужчиной. Точнее я дышала мужчине в грудь, он был гораздо выше меня. Пахло от него вкусно, какими-то духами. Интересно, где он их нашел в больнице?

— Виктор, это вы?

Мужчина был в черной полумаске, прикрывавшей глаза. Не то, чтобы он был совсем неузнаваем. Только тут я заметила, что одет больной был как-то чересчур необычно. Белая свободная рубаха фривольно расстегнута, черные брюки легкий клеш. Не хватало сапог со шпорами для полноты образа. Светлые волосы ниспадали, от них шел какой-то легкий чудный аромат.

Он улыбнулся краешком рта нахально, сощурил глаза и сказал:

— Нет, я не Виктор, а кто этот Виктор?

— Я к нему шла, — слабо протестовала я.

— Зачем он вам, когда есть я, — мужчина сверкнул глазами и плотнее прижал меня к себе.

— Может, вы меня отпустите? — я слабо сопротивлялась.

Что смысла тратить силы, когда он мужчина, почти двух метров ростом и силы в нем немеряно?

— Я не могу отпустить такую прекрасную даму. Вы же сразу убежите!

— Не убегу. Честное слово, — еще бы "честное пионерское" ляпнула! Я начала злиться.

Тем временем, мой незнакомец как-то перехватил мои руки и поднял на полом. Спустя минуты три покачиваний и наклонов, я поняла, что мы пытаемся изобразить из себя танго.

Странно, но откуда-то послышалась даже скрипка. Кажется, из открытого окна. С одной стороны девичье сердце вещь хрупкая: быстро бьется и легко тает, с другой, мне надо соблюдать профессиональный такт, я не могу поддаться на такую первоклассную провокацию. Мне удалось дотянуться до пола ногами, и дальше я пыталась следовать за Виктором.

В конце концов, все закончилось тем, что он резко наклонил меня почти к полу и преподнес из ниоткуда ветку белых цветов, которые тут же слегка осыпались.

— Спасибо, — я, слегка пошатываясь, добрела до стула. Промокнув испарину со лба, села на стул и посмотрела вопросительно на дверной проем. Там никого не было. Закричать? А что толку, только Виктора напугаю.

Тем временем мой кавалер преклонил передо мной колено и стал декламировать стихи:

— И апельсин зашел, и ночь была светла, но ветер грел березы.

Мне снилось, я кондитер. Я, моя душа,

В сиреневом сиропе неба большим ковшом мешаю звезды.

А пенку в виде тучки стряхиваю с малого ковша.

И вся эта бодяга варится отнюдь не просто так:

Я, утомленный вечностью полудня,

Своей ханум вместо оранжевых цукат

Щербет лимонный деланью в прилунье.

Как жаль: небесный повар на кухню ход нам заказал.

А мог бы отдохнуть, пока варю я свой щербет.

Моя ханум была бы рада несказанно,

Та самая, коей стройней на свете нет.

Прочувствовано, легким и в тоже время могучим голосом он читал стихи. Заглядывал мне в глаза и гладил руку. Я пыталась аккуратно лишить его этого удовольствия, но его огромные ладони были ловчее. Испуганные мои глаза смотрели, как томная влажная поволока застилает его серо-зеленые глаза.

— Ваши ручки это совершенство, — ласково проговорил он, крепко держа мою руку в своей левой, правой поглаживая мои пальцы.

Я посмотрела на это совершенство, и в голову пришли дурацкие одностишья, написанные на паре по гистологии: "Мадам, а ваши ляжки совершенство!" и "А с совершенством надо бы построже!".

Понимая, что помощи ждать неоткуда, и "построже" может наступить в любой момент, я решилась на крайние меры. Я высвободила свою руку из его ладоней и, как могла холодно, сказала: