Шрифт:
Вивекананда обращается к Рамакришне. Первый вопрос: «Видели вы Бога?»
Дхан Гопал, вернувшись из Америки, спрашивает, как обстоят дела у его брата,{52} видел он Бога?
Достался ли ему Бог? — вот какой вопрос был бы ближе к ходу их мыслей.
Йог экономит свои силы. Этот сверхчеловек похож на быка. Никогда не позволит затронуть свое больное место, живую сердцевину своего существа, он сознательно этого избегает. Санскрит — язык притяжательных форм.
Страсть индуса — гомеровские разъяснения, всеобъемлющие, гипнотические описания, навязывающие свое определенное видение.
Если сказано попросту: «лошадь» — для него это еще не означает лошадь, ему нужно, чтобы это была «лошадь с четырьмя ногами, четырьмя копытами, животом, половым органом и двумя ушами», лошадь должна вылепиться из своего описания.
Достопочтенный Нагасена, какими качествами должен обладать ученик? (Вопрос царя Милинды.){53}
Ответ: 1) одна доля от осла
2) две от петуха
3) одна от белки
4) одна от пантеры-самки
5) две от пантеры-самца
6) пять от черепахи
7) одна от бамбука
8) одна от гуся
9) две от вороны
10) две от обезьяны, и т. д., и т. д.
34) две от якоря, и т. д., и т. д.
36) три от кормчего
37) одна от мачты, и т. д., и т. д., и т. д.
61) две от семени, и т. д., и т. д., и т. д.
И так шестьдесят семь пунктов — больше сотни качеств.
Удивляет не то, что требуется столько разных качеств, и даже не то, что их нужно разъяснять на трех сотнях страниц, подробно описывая осла с двумя ушами, петуха со шпорами и пр., чтобы все они возникли перед глазами, удивляет, что все это ему известно заранее. Таков стиль индуса: пространный, широкообзорный, собственнический, падкий до наслаждений. В противоположность китайскому, где сплошь аллюзии, намеки, краткие обмолвки.
Когда я посмотрел на турок и на армян, еще ничего не зная об их истории, я почувствовал, что, будь я турком, мне доставило бы удовольствие избить армянина, а на месте армянина мне бы пришлось быть битым.
Когда я посмотрел на марокканцев и на евреев, я понял, что марокканцам хотелось насиловать жен евреев у тех на глазах, и они часто это делали.
Можно искать объяснения. Но тогда получится что-то совсем другое.
Когда змея впервые видит мангуста, она чувствует, что эта встреча будет для нее роковой. И то, что мангуст терпеть не может змей, — не результат размышлений. Стоит ему увидеть змею, как он проникается ненавистью и съедает ее.
Когда я посмотрел на индусов и мусульман, [12] я сразу понял, как мусульманам хочется задать трепку индусам и сколько индусов с удовольствием подкинули бы потихоньку дохлого пса в мечеть.
12
Поздн. примеч. Это впечатление тоже достаточно наивно. Ведь то, что я видел, были не просто два разных человека, но и определенная ситуация — и на ее примере можно было прочувствовать и понять, что именно в давние времена давало повод к ненависти, нападениям и убийствам.
Теперь для тех, кто их не видел или не почувствовал этого, можно найти несколько объяснений, идущих издалека.
На все народы, принявшие мусульманство, — на турок, афганцев, персов, на часть индусов, силой обращенных в мусульманство, на эфиопов, мавров, малайцев и пр. — народ Магомета наложил свою печать.
Араб — воплощение ярости. Его символ веры полон угроз: «Нет бога, кроме Аллаха». Его символ веры — это отпор, чуть ли не ругательство — он гремит, и пощады не жди.
Его приветствие: «Да спасется каждый, кто следует истинной вере!» (Истинной! Прочих приветствовать незачем.)
Арабский сад — урок строгости. Ледяная суровость.
Пустыня — вот природа арабов, а вся прочая природа — грязна, неблагородна и раздражает их дух. Никакой живописи, никаких цветов. «Это все сплошное легкомыслие».
Непреклонность. В древней мечети в Дели два медных идола были приделаны к камням, образуя порог, так что каждый входящий правоверный должен был ipso facto [13] попирать их ногами.
На севере некоторые индийские дети-сироты принимают христианство. Магометан же обратить нельзя. Бог мусульман — самый непререкаемый. Другие боги перед ним рассыпаются в прах. И человек перед этим Богом ни во что себя не ставит. Он падает лбом в землю. Поднимается и снова падает лбом в землю, а потом еще и еще.
13
В силу самого факта (лат.). (Примеч. перев.)
Арабский язык — как всасывающий и нагнетающий насос, в нем мечутся туда-сюда «х», которые могли родиться только из обозленности, из желания дать отпор противнику и своим собственным соблазнам.
Их письмо — как стрела. Все алфавиты состоят из букв, заполняющих какую-то площадку: либо отрывистыми штрихами (как в китайском), либо обводящими линиями (иврит, санскрит, мексиканский и пр.). {54} Арабское же письмо — сплошная траектория, [14] одна линия, составленная из линий. В арабской вязи все стрелы прямые-прямые, и между ними вклинивается порой рассекающий диакритический знак. Их письмо — настоящая стенография, писать такими буквами вчетверо быстрее, чем латинскими (турки, которые только что перешли на другой алфавит, испытали это на собственной шкуре).
14
По виду.