Шрифт:
В «Книге песен» говорится:{90}
«Правитель, который всегда поступает мудро и по справедливости, увидит, что люди со всех четырех частей света станут подражать его честности. Он выполняет свой долг отца, сына, старшего и младшего брата, и НАРОД БУДЕТ ПОСТУПАТЬ ТАК ЖЕ ВСЛЕД ЗА НИМ».
И пошло-поехало! Теперь их не удержишь. Дальше все получается само собой.
Китайцев должно было бы поразить то, что европейцы не стремятся никому подражать. Я хочу сказать, что им было тут чему поразиться. Но китайцы в жизни не покажут, что они поражены.
Среди китайцев распространено мнение о том, что живопись должна заменять природу, что картины должны давать настолько точный ее образ, чтобы горожанину не надо было беспокоиться и ехать за город, — на самом деле, так у них и происходит.
Суденышки-сампаны в Кантоне пребывают в плачевном состоянии из-за нужды, но внутри всегда висит одна-две картины.
В самых распоследних китайских лачужках встречаешь картины с прекрасными горами и бескрайними горизонтами.
Один древний китайский философ даст такое наставление в добродетели, немного, впрочем, глуповатое:{91} «Если в маленьком княжестве хорошее правительство, то все люди (само собой, имеются в виду китайцы) будут туда стекаться», — и тогда его ждут сила и процветание.
Он-то знал китайцев, сам был старый китаец.
Эта мысль подтверждается и в наши дни. В Малайзии правительство надежное и стабильное. Китайцы туда стекаются. Их там два миллиона. Сингапур — китайский город. Как сказал один мой приятель: Малайзия — это китайская колония, которой управляют англичане.
На Яве всей торговлей заправляют китайцы. Даже в самых маленьких деревушках есть их лавочки.
На острове Борнео или даже Бали, где люди живут в своем кругу и никто им не нужен, несколько китайцев умудрились обосноваться и организовать свою торговлю.
Рассказывают, что однажды Конфуций с учениками повстречали одну славную женщину (я расскажу эту историю в общих чертах). Женщина рассказала им, что отец ее погиб во время наводнения, мужа растерзал тигр, брата ужалила змея, и с одним из ее сыновей тоже случилась какая-то ужасная история.
Озадаченный Конфуций спросил ее: «И после этого вы продолжаете жить в таком месте?» (Это было небольшое княжество, из которого она могла легко перебраться в другое.)
На что женщина дала истинно китайский ответ: «Правительство здесь не такое и плохое».
То есть торговля налажена, и налоги не слишком высоки.
От таких вещей остолбенеешь. Даже у Конфуция глаза вылезли на лоб.
Думают ли китайцы когда-нибудь о великом? Конечно.
Но самыми великими тружениками они оказываются в незначительных делах.
Можно подумать, что им свойственна мудрость в политике — из-за их принципа «пусть идет как идет — и все устроится» — этим принципом они руководствуются в важных (глобальных) вещах.
Но видно, что в малом они поступают как раз наоборот, и как только не ухищряются ради успеха какой-нибудь сделки — маленькой или большой, но чаще всего — маленькой.
Они разрабатывают планы, намечают этапы, заводят связи, строят козни, и так было всегда, потому что они всегда питали слабость к комбинаторству.
Для каждого существа от рождения есть вещи несомненные, принципы, которые не требуют доказательств и вокруг которых строится потом мировоззрение, — как правило, эти принципы касаются вещей далеко не заоблачных… Обычно считают, что центральная сокровенная идея Конфуция — обязательства по отношению к семье, властителю и мудрости. Хотите знать мое мнение?
Основной для него всегда была идея настолько глубинная и сокровенная, что ни он сам, ни другие китайцы ее не замечают. Это, пожалуй, мысль о том, что человек рожден для торговли. [41]
41
У китайцев что угодно может стать предметом сделки: оскорбление, армия, город, чувство и даже собственная смерть. У них смену веры можно оплатить наручными часами, а смерть — гробом (но гробом хорошего дерева: бывало, что какой-нибудь кули соглашался, чтобы его казнили вместо более богатых осужденных). Первым португальцам-католикам, которые стремились обратить язычников в свою веру, китайцы предлагали окрестить двенадцать сотен человек за одну пушку. Хорошая мортира оценивалась в три тысячи.
В XVIII веке один знаменитый китайский писатель ломал себе голову над такой вещью. Ему нужен был совершенно фантастический рассказ, в котором нарушались бы все законы природы. Что же он придумал? А вот что: герой, этакий Гулливер, оказывается в государстве, где торговцы стремятся продать товар по смехотворно низким ценам, а покупатели рвутся заплатить втридорога. Написав это, автор считал, что поколебал сами основы Вселенной и всех подзвездных миров. [42] Такой невероятной выдумки, считает этот китаец, больше нигде не встретишь.
42
Я замечаю вместе с Джайлсом, что Герберт Спенсер тоже думал об этом,{170} в точности об этом же. Философ, между прочим. Но философ из нации лавочников, я, по сути, больше лавочник, чем философ, подобно тому как охотничья собака не столько охотничья, сколько собака.