Замешательство продолжалось недолго. По лицу Вени поползла кривая ухмылка. «Фуфло!» – разочаровался он. Вениамин сразу определил подделку. Он, державший в руках подлинные сапфиры, спутать их с фальшивыми не мог. У настоящих особое сияние, их грани переливаются. Камни имеют ауру, которую можно почувствовать, от нее бежит холодок и бросает в жар. Это он точно знал, ощутил на себе, когда однажды узнал от деда подробности истории перстня. Тогда Вене было мало лет, но он все помнил. Детские впечатления отчетливо врезались в память и остались навсегда.

Если раньше Агнесса казалась ему чудачкой, примеряющей на себя роль экстрасенса, взрослой девочкой, не наигравшейся в детстве, то теперь он увидел в ней куклу, пустую и насквозь фальшивую. «Даже имя у нее не настоящее. Стесняется собственного», – догадался Вениамин.

Откуда у нее копия перстня балерины? – без ответа на этот вопрос он уйти не мог. Где-то рядом должен был быть подлинник, и ниточка тянется от Агнессы, других следов нет.

Удача подкралась внезапно. К Агнессе заявился Обносков в то время, когда Веня находился у нее в гостях. Когда Леня нагло ввалился в квартиру, Агнесса выставлять его не стала. Она спешно закрыла дверь комнаты, где сидел Веня, и занялась гостем. Он был бы не он, если бы не стал подслушивать их разговор. Ситуация Вениамина забавляла: Обносков сотрясал воздух, угрожая налоговой и прочими неприятностями. Речь зашла о перстне. Леонид, как и многие, не смыслящие в драгоценностях, принял стекляшки за натуральные камни. Потом разговор принял неожиданный поворот – Агнесса призналась, что у нее всего лишь копия, и поведала, где можно найти оригинал.

К Агнессе должны были прийти на консультацию, и она уже вошла в образ: надела тунику и перстень. Его она носила только при клиентах. «Надо беречь его энергетику. Во время занятий я медитирую. Сапфиры передают мне силу, а я наполняю их своей», – услышал Веня однажды пространное объяснение.

Заводскую улицу Вениамин отлично знал, как и дом, в котором раньше располагался «Золотой ключик» – в Великом Новгороде он вырос.

Кристина. Эта несуразная молодая женщина приходила к Агнессе не раз. Познакомиться с ней и войти в доверие не составило ни малейшего труда. Уже на второй день их «романа» Веня узнал от Кристины все, что его интересовало.

Старик с Заводской улицы, Степан Константинович Каморкин, действительно, являлся хранителем перстня балерины. Он был недоверчивым и подозрительным и ни за что бы не расстался со своим добром.

– Дед раньше в милиции работал, на преступников насмотрелся. Теперь в каждом злодея видит. Квартира у него – швейцарский банк. Всюду охранных датчиков натыкано. Он своей сигнализацией надоел. Старым совсем стал, и за ним присмотр нужен. Моя мама иногда приезжает его проведать. Боится открывать дверь, когда его дома нет. Дед ей ключи дал и научил, как квартиру с охраны снимать, только мама все равно нервничает, когда на кнопки жмет – беспокоится, что неправильно что-то сделает и наряд приедет. Уже однажды такое было, приезжали. Она сначала меня гоняла, чтобы я помогла с тремя кнопками справиться. А что там уметь-то? Но теперь, слава богу, мама пульт освоила и меня ездить в Новгород не заставляет.

Беспечная Кристина болтала о том, о чем не каждому близкому стоило рассказывать, не то что случайному знакомому. Но Веня в ее глазах выглядел «порядочным», и доверять ему было можно. На его воровское счастье, мать Кристины была в отъезде, и ничто не помешало умыкнуть из ее квартиры связку ключей от замков Каморкина.

Следовало торопиться, пока Обносков его не опередил и не завалил все дело. Веня переоценил своего конкурента – Леня был нерешительным и к тому же тугодумом. Он ходил кругами возле дома Каморкина, как кот вокруг сметаны, не зная, с какой стороны подступиться.

Вениамин соображал не в пример быстрее, обладал ключами и информацией о клиенте. Он тоже следил за стариком, но делал это аккуратно.

Дождавшись момента, когда Каморкин покинул дом, Веня проник в его квартиру. С сигнализацией он справился играючи – Кристина достаточно подробно о ней рассказала.

Фамилия Каморкина была на слуху в семье Вени. Так звали следователя, который вел дело бабы Тони. Дед говорил, что Каморкин нечист на руку, за ним водится не одно преступление, и перстень исчез не без его участия.

– Сапфиры его сами погубят, – пророчил Даниил Васильевич. Все понимали, что старик говорит так от бессилия – повлиять на ситуацию он не мог. Дед уже вышел в отставку, былые полномочия утратил, а друзей, которые могли посодействовать, у него не осталось.

Откуда в их семье такая дорогая вещь, точно никто не знал, но догадывались, что прошлое у нее черное – ведомство, в котором служил дед, способствовало.

Впервые увидав Каморкина на улице, Вениамин рассматривал его с любопытством. В этом почтенном старике сложно было узнать человека, с чьей помощью скрывались, а порой и совершались тяжкие преступления. Веня не сомневался: смерть деда на совести следователя. Даниил Васильевич очень переживал от неспособности что-либо сделать. И вот теперь он, Каморкин, состарился и утратил прежнее влияние. Веня видел, как он ежедневно борется за свои права, пытаясь доказать миру свое присутствие на этой земле. «Страдает от сознания собственной ничтожности. Как и дед», – невольно пришло на ум Вене сравнение.

Мягкое клацанье открываемого замка прозвучало поминальным звоном. У Вени упало сердце. Он метнулся в прихожую и замер за дверью. Каморкин забыл дома сигареты, и это стоило ему жизни. Старик сразу заподозрил неладное, но ничего предпринять не успел – из темноты, как из тумана, выплыл Веня.

Он увидел его глаза: выцветшие, полные безнадеги. Похоже, Каморкина не пугала смерть, он ее почувствовал еще до того, как Веня схватил канделябр. Обреченным взглядом старик будто подсказал убийце, что делать дальше. Вениамин с ужасом смотрел на обмякшее тело, на окровавленную бронзу канделябра и на собственные руки, на которых ему мерещилась кровь. Веня не собирался его убивать, он засветил канделябром в морщинистый лоб старика под гипнозом немигающих глаз бывшего следователя.