– Вещь хорошая и почти новая. Я не стала выбрасывать. Исписанные страницы вырвала, а то получалось, что я чужие записи читаю. Я не читала. Честное слово, ничего не читала.

Юрасов ей верил, но его интересовало другое.

– Когда вы нашли ежедневник у себя дома?

– Восемнадцатого. Восемнадцатого июня, – уверенно ответила она, открыв начало своих записей. – Вот у меня здесь написано: купить сметаны, картошки, масла… Как только он появился, я сразу стала пользоваться. А чего добру зря пропадать?

– И то верно. А вы не помните, ваш сын накануне был дома?

– В субботу-то? А что, Витя что-нибудь натворил? Он у меня смирный, не пьет, не курит, с дурными компаниями не водится, на скрипке играет. И вообще теперь у него бизнес. Так что некогда моему Вите безобразничать. Это те, что целыми днями во дворе околачиваются да в подъездах водку пьют, набедокурить могут.

– Что у него за бизнес?

– Не знаю, он не рассказывал. Но прибыльный. Телевизор новый купил – молодец он у меня, умный мальчик. А бизнес времени требует, поэтому и вертится он как белочка в колесике, даже поесть некогда. В субботу Витя как раз по делу ушел. А как же иначе заработать? По выходным приходится трудиться. Раньше он все на курсы ходил, самосовершенствовался, а теперь вот пожинает плоды. Ну да, я ему раньше деньги давала. А как не дать, если сын родной и не на что-нибудь, а на учебу? Ленка, дочка младшая, все ругалась, говорила: мама, что ты деньги на ветер бросаешь? На курсы – это не на ветер, а на развитие личности. Кто же еще позаботится о развитии сына, как не мать? Поэтому я готова себе во всем отказывать, лишь бы учился.

– Вы сказали, что Виктор на курсы ходил. Теперь не ходит?

– Теперь у него бизнес. Работает он, значит. Последний раз сходил семнадцатого, и все, отучился.

– Я заметил, что у вашего сына очень выражена индивидуальность. Одевается он не как все. Это он всегда так ходит, и на бизнес тоже?

– У Вити тонкий художественный вкус. Он сам шьет себе вещи, – гордо ответила Евгения Михайловна. – Одевается в свое всегда. Витя пока мало чего сшил: галстук, штаны и смокинг. Смокинг у него для свободного стиля. Как Витя говорит, смокинг придает легкую богемную небрежность. А если куда по делу надо сходить, то он надевает рубашку и штаны. Шляпу любит носить, к ней надевает перчатки и, конечно же, галстук.

Илья Сергеевич смотрел на сидящее в его кабинете чудо природы и поражался, что такое вообще бывает. За свою бытность следователем Тихомиров повидал многое, но все равно Виктор Ивлев вызывал у него гамму разнообразных чувств. Один его вид – смокинг в горошек и криво скроенный галстук в сочетании с длиннющими патлами – наводил на мысль, что у молодого человека непорядок с головой, но это тот случай, когда «сумасшествия нет – просто дурак».

На «деловом костюме» Ивлева были обнаружены микрочастицы стекла от вазы, которой была убита Оксана, и поэтому отпираться смысла не было. Виктор не отпирался. Он молчал с выражением собственной правоты на небритом лице. Между тем Илья Сергеевич продолжал излагать факты и обрисовывать перспективы ближайшего будущего своего подопечного. Следователь не сомневался, что скоро Ивлев не выдержит, и не ошибся.

– Можно, я позвоню маме? – плаксиво промямлил Виктор. Мать была его надеждой. Она всегда вытаскивала его из сложных ситуаций, оберегала, от армии защитила – не дала забрать. Вот и теперь защитит.

– Можно. Но потом. А сейчас вы расскажите, как убили Оксану.

Она была богиней. Настоящей. И не важно, что имя у нее было самым обыкновенным – Оксана, и внешность простая. В ней было то, чего Виктор не встречал ни у кого – умение видеть незаурядное и ценить его. Это Оксана разглядела в нем яркий талант и глубокую, ранимую душу. Она всегда его выделяла среди других, подчеркивала его значимость, восхищалась. Мать тоже им восхищалась. Но мать не считается. Она примитивная, ограниченная, способная только ходить на свою унылую работу, варить борщи и убирать.

Оксана всегда ставила ему оценки, и всегда «отлично»: «как точно ты все подмечаешь», «изящный юмор», «просто молодчина!», «шикарный галстук», «с тобой очень интересно поговорить». И тогда Виктор расцветал. Его выделили, он особенный! Он уже не мог прожить без ее оценок. А когда она почему-то не ставила ему «отлично», нет, не «двойку», а просто ничего не ставила, он чувствовал себя обделенным вниманием и старался в следующий раз обязательно его заслужить. Умными суждениями, прилежанием, юмором, прической – чем угодно.

В тот день Вивальди должен был прийти к Оксане в два часа, но рейсовый автобус, который курсировал до Енотаевскоей улицы, появился на остановке сразу и довез его быстро. Ивлев решил не ждать назначенного времени и отправился к Прохоренко.

На лестничной площадке он слышал, как перед его носом хлопнула входная дверь – вошла Настя, но Ивлев ее не увидел. Дверь была незаперта. Поколебавшись, стоит ли заходить, или для приличия сначала позвонить, он выбрал первое. Осторожно, как бы извиняясь за вторжение, он толкнул дверь. Войдя внутрь, Виктор сразу услышал женские голоса. По всей видимости, дамы ссорились. Он сообразил, что в такой ситуации лучше не встревать, и застыл в темноте коридора, ожидая перемирия.

Гостья Оксаны называла ее шарлатанкой и требовала вернуть деньги ее сестре. В том, что так называли наставницу, не было ничего нового. От невежд никуда не деться. Его Ленка тоже считает курсы самосовершенствования зеленой мутью, но она на курсах никогда не была, поэтому ничего не понимает. Эту девицу он тут раньше тоже не видел. В дверной проем Ивлев разглядел правильный Настин профиль. Из-под резинки выбилась прядь и закрывала правый глаз, на носу блестели очки. Она была взволнована, и это чувствовалось по ее голосу.