— Сегодня был День Огня, — не вполне вразумительно пояснила Ушинь, — мой муж вместе с принцем возвращаются с Кузнечного Подковья.

Она уловила немое недоумение гостей.

— Это дальние земли, — поспешила объяснить Ушинь, — где с незапамятных времен княжит младшая ветвь королевского рода Первозданных. Именно оттуда дочери короля получают своих мужей, а сыновья — жен. Но судьбе было угодно, чтобы сейчас там оказался только один принц подходящего возраста… А, вот и они! Хлеб и солнце вам, милые вы мои!

Появление мужчин как-то скрыло то неприязненное ощущение, которое появилось у гостей при нечаянно сорвавшихся у Ушинь словах: «дочери получают своих мужей…»

Как-то это не вязалось с царящей здесь добротой — бери, мол, что дают. С другой стороны, появился естественный интерес: а кого именно «дали» одной из островных царевен. Поэтому общее внимание оказалось прикованным не к королю, а к принцу-консорту. Он был чуть повыше кряжистого короля, но как-то бледен и жидковолос. Одним словом, выглядел он весьма неубедительно для отпрыска потомственных кузнецов. Да и старше любой из дочек был он, наверное, вдвое. Неудивительно, что у нее, бедолаги, так и не появилось наследника…

— Милые вы мои (это уже гостям), вы познакомитесь с королем Алэлом и нашим зятем, Подковным эрлом Захео, за накрытым столом. А сейчас им приличествует умыться, ибо их огненные филактерии не подходят к праздничной трапезе.

Гости согласно закивали, а Юрг невольно почесал за ухом: от слова «филактерии» несло каким-то сморщенным старинным пергаментом или даже папирусом, ничего себе словарный запас у транслейтора! Только на Земле, кажется, это были тексты молитв или заклинаний, которые прикладывались к лицу — первозданные решили этот вопрос много проще: они прямо рисовали символы этих молитв на собственной коже — вероятно, за недостатком телячьей.

Царственные мужи — о чем, впрочем, трудно было бы догадаться по их кожаным передникам, тюленьим сапогам и пятнам несмытой гари — степенно удалились для приведения себя в надлежащий для приема гостей вид. Уходя, король что-то шепнул Ушинь, и не без укоризны — та вспыхнула и засуетилась, хотя дочери уже прекрасно накрывали на стол и без нее.

— Дорогая Ушинь, — поспешила вмешаться принцесса, — если вас тревожат мои малыши, то достаточно какой-нибудь козьей шкуры, чтобы уложить их тут, в уголку — вон как они посапывают от здешних-то запахов!

— Нет-нет, моя милая, нас с королем встревожило исчезновение пашей младшенькой. Ведь она первая должна была бы приветить вас! Ари! Трусишка! Мы тебя ждем…

Она появилась из-за цветочной стены, словно прошла через нее — самая невзрачная из сестер, худенькая и словно пожизненно угнетенная собственной немиловидностыо.

— Моя младшая — Ардиень. — Ушинь только назвала ее полным именем, но уже стало очевидно, кто на самом деле здесь была любимейшей дочерью. — Ну же, ручки-тонковеточки, мы ждем…

Только тут все вновь прибывшие обратили внимание на то, что на груди у девушки висел на лепте небольшой лоток; он был плотно уставлен какими-то разноцветными чашечками. Ардиень смиренно склонила голову и направилась к мохнатой шкуре, на которой уже мирно дышали — нос к носу — смуглый золотоволосый Ю-ю и белокожая Фирюза, чья головка была еле прикрыта черным пушком. Пальцы девушки сложились щепоточками и легко запорхали над головками младенцев. Юргу вдруг померещилось, что она творит какой-то очень земной старинный обряд, вроде крестного знамения. Но нет — Ардиень отступила на шаг, и стало видно, что она едва уловимыми прикосновениями украсила лобик девочки чем-то вроде василька, а на щечках ненаследного принца появились контуры легко угадываемых крыльев. Малыши даже не проснулись, только Ю-ю сморщил свои августейший нос.

— А меня?.. — не замедлил выступить Харр по-Харрада.

Что-то вроде улыбки промелькнуло на невзрачном личике; Ардиеиь вытерла руки о передник, и тогда стало видно, что в каждой из них — коротенькая кисточка. Она обмакнула их в чашечки, взмахнула руками — двигались они с непредставимой быстротой и независимо друг от друга — и через две секунды на черных руках менестреля появилось изображение пылающего меча и летящей кометы. Девушка снова вытерла кисточки о передник и обернулась к моне Сэниа. На секунду ее глаза расширились, словно она увидела что-то, окружающее принцессу неуловимым для остальных ореолом, потом осторожно взяла ее левую руку и на тыльной стороне ладони осторожно нарисовала черное солнце. Не делая ни малейших попыток объяснить свои действия, она отвернулась от принцессы и приблизилась к командору, не поднимая глаз. Он, словно угадав ее просьбу, протянул ей левую руку. Ардиень взмахнула кисточками, и на ладони Юрга появился едва означенный светлый сиреневатый крест, нежный косой росчерк, как бы печальный знак неприкасаемости.

Что-то подтолкнуло Юрга, и он, поднеся свою руку к губам, почтительно поцеловал этот крест.

Но тут снизу раздался шум шагов, мужские голоса, и король в сопровождении своего блеклого зятя появился возле накрытого уже стола. Ардиень заспешила навстречу, торопливо вытирая кисточки о передник, а затем с привычной молниеносной быстротой разукрасила их лица какими-то магическими знаками и контурами золотых чаш. И снова вытерла кисточки о передник.

Снизу, с невидимой отсюда пристани, раздавался сдержанный гул голосов.