— Дайте руку, девушка.

Какой противный, отмечаю я, скрипучий низкий голос, прокуренный. И черные, с маслянистым блеском, зрачки.

Берет Танину ладонь, подносит близко к лицу, водит по ней пальцем, как полуграмотный крестьянин — по газетным строчкам. Мне неприятна эта процедура, что-то в ней есть, так кажется, физиологически нечистое, словно босая тетка может заразить мою жену какой-нибудь инфекцией, дотрагиваясь до руки. Долго, долго изучает (я был уверен: притворяется) линии, морщит лоб, шевелит губами, мрачнеет. Затем лезет в сумку (тряпичная, из лоскутков, сумка с бахромой стоит рядом), выуживает оттуда маленький металлический прямоугольник. Дует на него, протирает о рукав, что-то бормочет под нос, подает Тане. Хорошо еще, хоть не поплевала для блеска.

— Что это? — спрашивает жена.

— Руна защиты, Альгиз, — так же хрипло, пережевывая дым, отвечает тетка. — Тотемное животное — лось, его могучие рога…

Я хихикаю: рога — отличный символ супружеского счастья. Торговка сурово косится на меня, дернув ртом, продолжает:

— Альгиз символизирует связь между человеческим и божественным мирами, покровительство богов. Вам оно потребуется совсем скоро.

— Почему? — Таня уже встревожена. Магия, мистика — эта ерунда очень действует на нее.

— Трудно сказать… Еще Альгиз символизирует осоку, которая своим шорохом может предупредить внимательного путника о приближении опасности. Так считает Рольф Блюм. В системе Таро этой руне соответствует восьмой аркан — «Правосудие», то есть космическая сила, которая всем воздает по заслугам. А я вам скажу… — тетка очень внимательно посмотрела на Таню, потом на меня — быстро, и на Таню снова, — я вам просто посоветую осторожнее себя вести.

— Вы что-то видите? Что-то не так с аурой?

Школа йоги не идет моей половине на пользу: аура, чакры, астрал… Но зато сколько раз я ни пробовал встать на голову — ни черта не получается, хоть убейся!

— Возьмите. — Тетка вложила талисман Тане в ладонь. — Наденьте сегодня же и никогда не снимайте. Даже в ванной. И не позволяйте никому трогать его руками.

— Если нас в Хаммарате схватят дикие берберы, ты покажешь им свой Альгиз, и они мгновенно тебя отпустят. Еще пару верблюдов подарят, — сострил я.

Взгляд босоногой провидицы сосредоточился на мне, и почему-то засосало под ложечкой. Вообще на мгновение нехорошо стало, зябко. Как в детстве, когда гасят свет, и ты — в своей постели, и темнота.

— Берегите свою жену, молодой человек, — медленно произнесла она, отчеканивая каждое слово.

Вещица, Таня ее тотчас надела, стоила копейки. Еще мы купили ей кусочек аметиста, который как-то связан был с талисманом, а Машке — китайскую нефритовую лягушку, зеленую и толстую. Затем ехали в метро — я и забыл, когда в последний раз пользовался подземкой, необычное ощущение. Уже у самого нашего дома Таня, осторожно трогая свой талисман под тишоткой, как будто он был живой и мог куда-нибудь улизнуть, вдруг пробормотала:

— Чего-то я боюсь. Сама не знаю чего. Может, не поедем ни в какой Хаммарат, а?

Я, помню, высмеял ее:

— У этих ведьм работа такая — пугать и втюхивать побрякушки. Если сказать человеку, что у него все будет хорошо, зачем тогда талисман? А ты уши развесила…

Сказать, что у меня было плохое предчувствие? Что кошки скреблись на душе? Нет, не было никаких кошек. Действительно не было.

В постели мы с Таней оказались не сразу. Наш ребенок Маугли, обрадовавшись воссоединению семьи, очнулся вдруг и разошелся не на шутку. Все вещи в квартире были вверх дном. Свой компьютер я защищал грудью, как последнюю пядь родной земли. Меня штурмовали с фронта и с флангов. Наконец, обнаружив неестественную тишину, я пошел искать Машку. Она уснула прямо на ковре, у телевизора. Отнес ее в комнату, переодел, укрыл, выключил свет, пожелал спокойной ночи. Ребенок не отреагировал.

…Зажигать свечи и пить вино (я купил хорошее — французское бордо «Николя Наполеон») уже не было сил. Дочка нас доконала. Таня лежала голая, вытянувшись поверх одеяла. Крупные белые груди свисали в разные стороны. На лобке слегка курчавились рыжеватые подстриженные волосы. Дышала ровно, спокойно, чуть приподнимая белоснежный мягкий живот. Улыбалась, полуприкрыв глаза. На щеках темнели ямочки. Я лег рядом, опершись на локоть. Начал гладить груди, живот, бедра. Получалось скверно. Рука деревянная, чужая, грубая. Я ничего не чувствовал, и у меня… В общем, я был совершенно не готов. Тело казалось напичканным мокрой ватой. Голову тянуло к прохладной подушке.

— Ты, кажется, была права насчет монитора, — пробубнил я зло. — Ни черта после него не стоит.

— Бедный. — Таня погладила меня по голове, как маленького, и поцеловала в лоб. — Ты уже вообще еле живой. Давай лучше спать.

Поворочавшись и потискав ее соски, я смирился со своей горькой участью и провалился в забытье. Лишь где-то под утро, еще не вполне сознавая себя, нащупал Танино сонное тело, обнял его, проник, и мы долго возились в простынях, пока не кончили вместе. Около двенадцати разбудил телефонный звонок.