Шрифт:
Дон Фернандо осекся. Рей в Венесуэле? Рей в ресторане? Рей осмелился говорить с полковником Бругерой, с представителем власти, который ищет его и хочет арестовать? Все это для Фернандо было большой неожиданностью.
Тучи над головой Росы на этот раз развеялись, а ведь беда могла быть, и немалая: она же и впрямь не забыла Висенте, и ей совсем не были безразличны его клятвы в вечной любви и заигрывания. Они уже виделись наедине, и узнай об их свидании дон Фернандо, Росе бы не сдобровать…
Рей счел, что настало время повязать Висенте по рукам и ногам, и он предложил ему мокрое дело: Висенте должен был уничтожить тех двух свидетелей, которые были с Пайвой той страшной ночью.
Висенте согласился. А собственно, как он мог отказаться?
Поздней ночью они с Реем приехали в Энсинаду. Пайва назначил встречу своим парням в леске неподалеку от дороги, они его уже ждали. Рей показал Висенте толстяка-негра и худышку-белого, вот их и нужно было убрать. А заодно и Пайву.
– Дело начинай не сразу, подожди, пока я уйду, – предупредил Рей и побежал к машине.
Висенте подождал, пока машина не отъехала, и тогда, держась в тени деревьев, двинулся вперед, туда, где маячили две фигуры. Он особенно не скрывался, и вскоре его заметили, а, заметив, наставили револьверы.
– Стойте, ребята! Не стреляйте! – негромко заговорил Висенте. — Вас заманили в ловушку! Слышите? В ловушку!
Парни ему не слишком поверили, но стрелять не стали. Тем временем Пайва подкрадывался к ним с другой стороны. Первым выстрелом Пайва свалил толстяка-негра наповал, но малыш не растерялся и пальнул в Пайву. Пайва стал оседать на землю, схватившись за грудь.
Выбирая места потемнее, Висенте с малышом мчались подальше от перестрелки, а лесок уже ощупывали фары машины: на место преступления примчался полковник Бругера. Он остановил машину и выскочил из нее.
– Стой, Пайва, стой! – закричал он, узнав Пайву, но тот, держась за грудь, убегал из последних сил.
Полковник бросился за ним и, конечно же, догнал бы раненого, если бы не темнота. Споткнувшись о камень, полковник упал, поранив ногу. Он никак не мог подняться и только тихо бранился.
И на этот раз судьба была на стороне Пайвы – он спасся. «Домой возвращаться нельзя, – думал он, – Рей точно поручил Висенте убить меня.»
Исамар, Гойо и Хулио, осторожно вскрыв замок, крадучись пробрались в дом поместья Ферререйнья. С волнением и любопытством оглядывала Исамар комнату за комнатой, ища воспоминаний, но столы, стулья, кушетки молчаливо и равнодушно смотрели на нее.
– Давайте разделимся, и пусть каждый осмотрит свою часть дома, так будет быстрее, – предложил Гойо.
Хулио и Исамар согласились. Все понимали, что на поверхности искать бесполезно, что где-то есть кладовка, стенной шкаф или тайник, наконец, где лежат старые бумаги. Но пока все те же комнаты, столы, стулья, диваны. Они сошлись в нижней гостиной, и Гойо в ней, как и во всех остальных комнатах, простукал стены, потом пол. Под одной из половиц звук стал гулким.
– Подпол, – сказал Гойо.
– Спустимся, – предложила Исамар. – Может, там и хранится то, что мы ищем.
Марта открыла на звонок дверь и отшатнулась – перед ней стоял тот, кого она вычеркнула из своей памяти, кого никогда в жизни не хотела больше видеть.
– Уходи! Уходи немедленно, – сказала она высокому темноволосому молодому человеку с внимательным взглядом голубых глаз.
– Я пришел потому, что люблю тебя, Марта! – ответил молодой человек. – Нам непременно нужно поговорить! Ты видишь, я все-таки разыскал тебя! Не гони меня! Позволь все тебе объяснить!
– Все, что ты скажешь, Луис Альфред, будет ложью! – вспыхнув от обиды, воскликнула Марта. – В подвенечном платье я ждала тебя в церкви, а ты не пришел! Я вычеркнула тебя из сердца, из памяти, из жизни! И не позволю тебе вернуться!
Но Луис Альфред все-таки сделал шаг вперед и переступил порог.
– Марта, я же игрок, я проиграл большую сумму денег и занял, чтобы расплатиться, в кассе своей фирмы, нагрянула ревизия, вместо церкви я оказался в тюрьме!
– Ты мог бы позвонить мне, мог, в конце концов, передать через адвоката! – не сдавалась Марта.
– Но мне же было стыдно, Марта! – голубые глаза юноши смотрели виновато, умоляюще.
– И поэтому ты обрек меня на позор, на мучения неизвестностью! Что я пережила! Боже, что я пережила по твоей вине!