Эта комната, видение Брайана были такими добрыми и умиротворяющими, такими чистыми, что Отэм почувствовала себя изнутри черной, отвратительной и жестокой. Она ощутила, как часто застучало ее сердце, бросила подушку, выбежала из бело-голубой детской, из всей этой наполнявшей ее невинности и чистоты, ворвалась в свою комнату, подбежала к письменному столу и открыла ящик. Вот и коричневый конверт, в котором были заключены десять лет замыслов и борьбы, ненависти и отчаяния. Теперь она знала, что все это ни к чему. Она не могла этим воспользоваться. Не могла обратить в ущерб собственному ребенку.

Не колеблясь ни секунды, Отэм подошла к камину и, смяв, бросила конверт на решетку. Взяв с каминной доски спичку, чиркнула ею о кирпич и поднесла огонек к уголку конверта. Потом села в кресло и следила, как конверт превращается в пепел, а кассета, скручиваясь, плавится и становится пластмассовым шариком.

Глава 46

Узоры на стенах солнечной комнаты сверкали в лучах полуденного света. Отэм сидела у раскрытого окна и прислушивалась к звукам Дома Осборнов: едва слышному шуму газонокосилки, птицам, гнездящимся в ветвях дубов, нежному ржанию лошадей, голосу кого-то из прислуги... Она ждала Арти и думала над тем, что ему скажет. Лонни был его братом-близнецом, и у него были свои права на отмщение, но она начисто лишила Арти такой возможности.

Отэм видела, как конверт превратился в горстку черной золы. Когда последний язычок пламени вспыхнул и погас, Отэм поняла, что Лонни наконец обрел покой. Он навсегда останется с ней – прекрасное воспоминание, которое она вечно будет лелеять, и его уже не будут покрывать черные тени. Отэм почувствовала вдруг всеохватывающую радость, словно Лонни каким-то образом прикоснулся к ней, выйдя из места своего упокоения, и освободил ее от обещания, данного много лет назад. «Люблю тебя, сладкая. А теперь давай катись отсюда и живи спокойно».

Она прошла через комнату, взяла музыкальную шкатулку, сняла с пальца золотое колечко и положила его рядом с розами.

В солнечную комнату вошел Арти, и Отэм подняла глаза. Какой красивый мужчина. Легкая седина на висках лишь добавила ему очарования, а шрамы и хромота – загадочности. Арти всегда останется бродягой, очаровательным и вольным любителем приключений и женщин. Она испытывала к Арти какую-то особого рода любовь, но, с другой стороны, она любила всех мужчин в своей жизни. Бывали периоды, когда Отэм испытывала мимолетную привязанность даже к Дугласу.

Показав ему на кресло, Отэм задумчиво посмотрела на Арти. «С чего же начать?» – спрашивала она себя. Ржание лошади привлекло ее внимание, и она, повернувшись к окну, довольно долго сидела молча.

– Я должна остановиться, – наконец сказала она. – Я должна положить конец этой отвратительной жажде мести, которая росла во мне, словно чудовище.

Арти, казалось, не удивился:

– Я ожидал чего-то в этом роде, когда ты начала притормаживать. Мы могли бы напасть на них еще несколько месяцев назад, если бы ты не боялась, что это заденет Брайана.

Она, соглашаясь, кивнула:

– Я потеряла ориентиры. Мне следовало бы все остановить, как только умер Дуглас, но из-за мелкой обиды, нанесенной, когда мы оба были почти детьми, я втянула во все это и Брайана. Не его вина, что Дуглас был ослом. Парадоксальность всей этой истории заключается в том, что Лонни любил меня, и тебя тоже. Он был полон любви. Лонни не был мстительным человеком. И он бы не захотел, чтобы мы стали такими. – Отэм села в кресло и пристально поглядела на Арти. – То, что я сделала, я сделала ради себя. То, что сделал ты, ты сделал отчасти ради Лонни, а отчасти из спортивного интереса.

– Причины сейчас не важны. Дело в том, что мы потратили слишком много времени и денег, чтобы просто взять и все бросить.

– Знаю, но дело теперь касается не только нас с тобой. Я должна думать о своем ребенке. Я не могу принести ребенка в семью, чье имя запятнано скандалом. Против Брайана могут выдвинуть обвинения, его могут даже посадить в тюрьму. Я не хочу такого для своего ребенка. Мне бы хотелось, чтобы он получил все, что может дать ему имя Осборнов, – а это не только богатство. Деньги я и сама могу ему дать. Фамилия Осборн известна и уважаема по всей стране. Я не могу лишать его того, что принадлежит ему по праву рождения.

Арти вытащил из кармана рубашки пачку «Пэлл-Мэлл» и прикурил сигарету от золотой зажигалки. Сигареты он сунул в карман, но продолжал поигрывать зажигалкой.

– Так дело в ребенке или в Брайане?

– В обоих. Я хочу, чтобы у моего ребенка было то, чего сама я была лишена, – мама и папа. Хочу, чтобы он спал в колыбельке наверху, чтобы у него прорезались зубки в той же кроватке, где спал его отец, чтобы он вырос в этом доме и пустил здесь такие же глубокие корни, как вон те дубы. Арти, я хочу, чтобы у него было все самое лучшее. Разве это неправильно? – Он не ответил, и Отэм, подавшись вперед, заглянула ему в лицо. – Тебе же нравится Брайан. Сам знаешь, что это так. Неужели ты действительно хочешь, чтобы он разгребал всю эту грязь, которую развел его отец?