— Зачем тебе Миколка? — строго прошамкала старуха.

— Я про него в газете писал. Помните? Он тогда еще в городе жил. Я и дом у него купил…

— Помню, как не помнить, — бабушка Беляна улыбнулась, и ее рот напомнил Ивану ограждение мостика через Мокрый Еланчик. — Ему за это пенсию дали! И мне прибавили…

— Хочу еще одну статью написать. Дома он?

Баба Яга покачала головой.

— В лесу. Все время там живет, как лешак.

— Как же вы одна справляетесь?

Слух, как и зрение, у Беляны оказались в полном порядке — она не переспрашивала и без напряжения рассматривала гостя с ног до головы. Удивительно!

— Да так и живу, по-простому, — птица да огород. Хлеб, соль, сахар, спички да керосин, лекарства соседский внук Радимка привозит, на него и пенсию свою перевела. Хороший малец, ничего не скажу. А Миколка мясца подбрасывает, медок, травки целебные… Да огород копает, дрова на зиму колет. Как был чертяка здоровый, так и остался, а ведь восьмой десяточек разменял. Все жизнь лесная! Редко выходит к людям… Да и то, че ему здесь делать, только самогонку жрать!

Старушка наклонила голову и тихо завыла.

Иван было всполошился, но тут же понял, что у Бабы Яги такой смех.

— Я вам тоже гостинец принес, — Иван вытащил из рюкзака большую банку импортного какао с сахаром, до которого Микола Проховыч был большим охотником. — И вот еще, бабуля, удиви соседок!

Он вынул пакетик с глазированными пряниками и коробку конфет «Птичье молоко».

— Мягонькие! — Баба Яга всплеснула руками. Впрочем, она подобрела и уже не походила на ведьму. Скорей на добродушную и заботливую бабушку.

— Ай, угодил, милок! У нас такое редко бывает! Водку везут, колбасу, консервы… А сладенькое не возят… Заходи, передохнешь да чаек выпьешь на Миколиных травках…

Полутемные сени встретили стойким запахом тлена. Под ноги попалось что-то мягкое, Иван споткнулся и с трудом удержался на ногах. В большой комнате было достаточно опрятно, хотя обстановка так и просилась в музей или хранилище театрального реквизита: обитый железом сундук, древний шифоньер, допотопная швейная машинка, основательно вытоптанные вязаные половички, керосиновая лампа на столе… В углу стояла курковая одностволка с вытертой до белизны серединой ствола. А над ней пришпилена кнопками к бревнам пожелтевшая газета с давней черепахинской статьей и портретом Миколы Проховыча. Иван Сергеевич испытал прилив авторской гордости. Далеко не каждый материал даже самого сильного журналиста играет такую роль, что его хранят на видном месте уже почти десять лет!

Отдернув занавеску, он заглянул в следующую — маленькую, плохо освещенную комнатку — и вздрогнул. На беленой стене, распятые большими гвоздями за крылья, висели три высушенные черные вороны.

— Что это?!

— Нельзя туда, милок, — резко ответила хозяйка и быстро вернула занавеску на место. Она насупилась, брови сошлись в одну линию, глаза прищурились, рот сжался, превратившись в окруженную морщинами куриную гузку. Сейчас перед ним опять стояла Баба Яга. Но только один миг.

— Гадаю я там, — уже мягче пояснила она. — Погоду предсказываю, урожай, да еще что попросят…

Баба Яга снова исчезла. Бабушка Беляна сноровисто разожгла примус и вскипятила чайник. Запахло керосином. Она выкладывала из подоконной тумбы мед в литровой банке, печенье в пластмассовой вазочке, целлофановый пакет с ирисками и большую плитку шоколада.

Но Черепахин чувствовал себя так, будто сидел на пороховой бочке.

— Чаек целебный, — приговаривала то ли бабушка, то ли Яга, расставляя на скатерти угощение. — Медок с Миколиной пасечки, печенюшки уже засохли, а конфетки твои мягонькие. Вкусные! Эти ириски тоже вкусные, только как их есть? Чужим ртом разве…

— Тогда зачем они тебе, бабуля? — спросил Иван, чтобы поддержать разговор.

Она досадливо махнула рукой.

— Так молодежь бестолковая угостила. Сами и камни разжуют, думают, что у всех зубы крепкие.

Иван напрягся.

— Какая молодежь?

— Приезжали тут двое на черной машине, большая, раза в два больше Радимкиного «жигуля». Миколу искали. Охотиться хотели, а слышали, что он лучше всех лес знает. Вежливые, трезвые такие ребятки. Не то что наша пьянь…

Она всполошилась.

— Давай, милок, я тебе картошки нажарю, помидорчиков из погреба принесу, самогонки хлебной?

Черепахин проголодался, но сейчас ему было не до угощения — хотелось только одного: как можно дальше оказаться от этого домика с двойным дном.

— Нет, бабушка, спасибо. А где сейчас Микола-то?

— Дак у себя же, у болотца, где ж ему быть, чай, кралю себе не завел, — и она опять тихо завыла.

— А молодежь-то его нашла? Поохотилась?

— Да кто ж его знает! Больше не заезжали, не спрашивали. Нашли, значит. Ты пей чаек-то…