А ещё понадобятся верёвки, длинные и крепкие, кувалды, крюки, ломы, да всего этого сейчас и не наберёшь в крепости клана, надо заказывать и привозить с юга, где умеют ковать металл, и это потребует полгода времени, как раз, до весны, и будет стоить немало золота.

Вытащенная ткань попорчена камнями, и теми, что когда-то давно падали на неё, и теми, что не давали куску вылезти сейчас. Но её аккуратно скручивают в тугой рулон, мальчишки знают цену таких находок и понимают, что это не рассказ о неведомом звере, от которого даже клочка шерсти не осталось, а реальное богатство, которое они бросят под ноги вождям. И заслужат славу.

Ткань уматывают в шкуру. Не надо никому знать о находке, пока о ней не узнают вожди. Не хватало ещё, чтобы толпы вартаков и проходимцев рванули сюда в поисках лёгкой наживы. Эту мысль Мишка ещё раз вбивает в головы всех присутствующих и отдаёт команду собираться.

Но ему самому что-то мешает сделать это, и, когда все, нехотя, начинают снимать с себя страховочные верёвки, и потихоньку уходить, он подлавливает тоскливый взгляд Верта, чья неподвижность на фоне ребят, уже передвигающихся к стоянке, выделяется очень контрастно.

— Верт!.. Верт Охотник!.. Что там? Там есть что-то? Это они? Верт!.. Что ты застыл, как родовой столб? Это они?

— Не знаю, Мроган, извини, я пытаюсь слушать, но тут много голосов, много движений, я не чувствую точно. Но что-то там есть.

— Пойдём поближе. Давай, давай, тут ребята ползали, ничего не падало… вот тут встань. Ну?!

Верт долго молчит и показывает в сторону окна на втором этаже здания.

— Где-то там.

— А как ты это делаешь?

— А как ты слушаешь эхо? Вспомни. Издаёшь крик, резкий и короткий и слушаешь, когда придёт ответ. Так?

Мишка помнит, отец в грозу всегда считал секунды от молнии до грома, а потом говорил, успокаивая, 'Ну, ещё далеко. До грозы пять километров.' А считал при этом до пятнадцати, потом просто делил на три…. 'Фу, ты, причем тут это?.. Просто отца вспомнил.'

— Это я понимаю, а тут-то как?

— Не спеши, Мроган. Если вокруг тебя нет обрывистых скал, то эхо вообще не придёт. Значит, если есть эхо, то есть и скала. Так?

— Ну, так.

— Вот и я пробую. Я мысленно кидаю вперёд сгусток воздуха. Даже не воздуха. Энергии. Силы! И если он вернётся, то там, впереди…

— Я понял. То там впереди есть то, что его может усилить и послать во все стороны, а значит и к тебе.

— Правильно. Попробуй сам, но мне кажется в замке что-то есть. Жалко так уйти.

— А жить тебе ещё не жалко?

— Ну, можно же что-нибудь придумать?

— Можно. Надо стать птицей. Ненадолго.

— Или чем-нибудь летающим.

— Ну, да, вон, мышью стань летучей, не научился еще?

— Мроган, ты у меня сейчас сам станешь камнем! Летучим!

— Или зверем! Помнишь?

— Да, здорово ты его раскрутил, страшно смотреть было.

— Ну, я могу и тебя также раскрутить… Ээээ! Верт! Не смотри на меня так! Это шутка! Шутка!.. Я больше не буду.

— Почему не будешь?! Точно! Давай! Только не раскручивай.

— Верт, хватит шуток, пошли собираться!

— Я не шучу!.. Такое перетерпеть и сейчас уйти? Я с Вождём договорился, что если встречу камни, они — мои! И вот я около них, чувствую, что они рядом и вдруг пойду домой? Да!?.. Какой же я тогда охотник?

— Чего ты злишься? Можешь кричать, сколько хочешь, но твоя упрямая голова мне дороже своей!…Ты подумай только! Если бы можно было хотя бы узнать, что там, где они лежат, какие препятствия на пути. А ты сейчас попрёшь, брякнешься, снесешь полкрыши и всё! Мы тебя уже не откопаем! Нечем!

— Делай что хочешь, я остаюсь!

— Пошли к ребятам, поговорим.

Они идут в лагерь и застают там обалденную картину, молодёжь, забыв уже все Мишкины слова, размотала ткань, накрутила её на Канчен-Ту и та, как земная индийская танцовщица кружится, строит невероятные глаза, извивается змеёй, а остальные балбесы ходят вокруг неё хороводом, напевая нечто шаманское.

Мишка с принцем остолбенело смотрели на это зрелище, пока их заметили и начали делать вид, что усердно собираются. Потом все вместе начинают ржать, просто валятся от смеха, пока истерические всхлипы не сменяются мрачным Мишкиным голосом: