Тем временем Анжелика домчалась до другого конца села, и сердце ее стало выскакивать из горла уже по причине быстрого бега, а не из-за того, что Паша Матвеев похож на Леонардо Ди Каприо.

Сложив, на всякий случай, фигу в кармане, девушка вошла в чудесный Фимин сад. В отличие от большинства женщин, живших в Митино, влюбчивая Анжелика, которую дед Ефим упорно звал Анькой, не старалась обходить это место стороной. Она тоже верила, что Фим слегка поколдовывает,но как человек любопытный и падкий на все таинственное, наоборот, не упускала случая заглянуть в сад.

– Опять Анька с Пашкой бежит! – весело крикнул Фим, сидевший к ней спиной на своем деревянном троне. – Когда уймешься?

– Что же делать, дедушка? – хныкнула Анжелика, садясь перед Фимом на мягкую траву. – Изводит он меня до сердцебиения! Смотреть не могу! Столько чувств – можно горы сдвинуть – и все зря! Я однажды в детстве тащила со зверофермы бидон с молоком, а перед самым домом растянулась – и все три литра в пыль утекли. Села и реву – так жалко! И доярку, что зря работала, и корову, что зря весь день слепней терпела, и цветы, которые зря у нее в брюхе погибли, и солнце, что с самой весны зря их растило… Вот и с Матвеевым – то же.

– Ничего не пропадает зря.

– Но ведь он меня даже не замечает! Я всю себя готова отдать – а ему и даром не нужно! Как не зря – если он не берет?

– А его никто и не спрашивает! Вот ты влюбилась и думаешь о нем хорошее – так?

– Чаще, конечно, плохое.

– Это ты, девочка, вообще, брось. Слышишь? Вот где зряшная трата сил! Молоко в пыль! Понимаешь?

– Ну.

– Влюбилась – вот и думай о нем хорошо. Не то все без толку. А знаешь, как наши добрые мысли людям полезны! От них на душе гусли-самогуды играют. Он и не знает, почему счастье крылом коснулось, а это твоя нежность на него повеяла. Разве плохо?

– Ему-то, конечно, хорошо!

– А тебе чего нужно?

– Чтобы и мне тоже!

– Значит, это так – дуновение. И говорить не стоит. Завтра забудешь.

Несколько раздосадованная, Анжелика побрела прочь из сада. Ей было горько, что никто не воспринимает ее сердечные муки всерьез. Даже две Даши – и это называется лучшие подруги! – только насмешничали, каждое утро начиная с вопроса, по ком она сегодня воздыхает.

Тут Анжелика чуть не наступила на нового учителя, который, сидя на тропинке, самозабвенно объедал смородину с куста. Митя вскочил и моментально сделался багровым, будто его застукали бог весть за каким делом.

– Здравствуйте, – тоже слегка растерявшись, сказала Анжелика. – Нет ли заданий на лето?

– Нет-нет, гуляйте, – заплетающимся языком ответил Митя.

– Я и так гуляю, – осмелела девочка. – Пойдемте вместе до калитки прогуляемся. Я вам кое-что расскажу.

И Митя поплелся за своей ученицей, прилежно внимая повествованию о Паше. Внезапно обретя свежего слушателя, та излила на него всю историю, начиная с новогодней дискотеки в седьмом классе, когда она впервые втюхаласьв Матвеева.

– А чего вы молчите? – спохватилась Анжелика, у которой от длинного монолога пересохло во рту. – Скажите тоже чего-нибудь. Посоветуйте, как быть.

– Да я в этих делах не особо сведущ, – пробормотал Митя.

«Оно и видно!» – ехидно подумала Анжелика.

– Может, вам попытаться на других молодых людей обратить внимание?

– На кого?! – вскричала Анжелика, заподозрив, что Митя намекает на себя. – У нас в классе всего трое. В Саню – не могу, пробовала. Он хоть и умный, но такой квазиморда! Зубы во все стороны, волосенки жиденькие. Васенька – тот вообще не считается. Это все равно что в памятник Ленину влюбиться!

– Ленину?

– Ну да! У Васеньки уже плешь на полголовы, к последнему звонку – глядишь, совсем полысеет.

– А почему в памятник?

– А вы что, Ленина живьем видели?

Разговор с красневшим от каждого взгляда учителем тоже не удовлетворил Анжелику. Правда, она решила, что Митя в нее тайно влюблен. И это ее немножко утешило.

«Пускай помучается», – подумала она и задумчиво пошла вдоль заборов, выискивая, кому бы еще рассказать свой большой секрет.

Дверь в церковь была открыта. Анжелика одернула короткую майку, не доходившую до пупка, и вступила в прохладный сумрак.

Шла исповедь. Рядом с высоким отцом Константином, согнувшимся почти вдвое, стояла низенькая старушка Анна Марковна Фролова, которую для простоты звали Морковной, и рапортовала на всю ивановскую:

– Надумала я картошку окучивать. Благословите, батюшка!

– Трудитесь с Богом. А о грехах-то – что?

– Какие у меня грехи! Дожить бы до восьмидесяти! Там пенсию повышенную дают…