– Лорд Волшебник, мне кажется, что у ребенка рыжая лихорадка, и он не доживет до завтрашнего утра.

Когда Гед встал на колени и взял Иоэта за руку, он пришел к тому же выводу и на мгновение упал духом. В последние месяцы его собственной болезни Мастер Целитель научил его многим премудростям искусства врачевания, в том числе и основному правилу: лечи рану и болезнь, но если душе тесно в телесной оболочке, не мешай ей уйти.

Мать заметила его нерешительность и, догадавшись, чем она вызвана, заплакала навзрыд. Печварри стал успокаивать ее, приговаривая:

– Лорд Сокол спасет его, не надо плакать, ведь он здесь, он все может…

Видя отчаяние матери и безграничную веру в него Печварри, Гед был не в силах разочаровать их. Споря сам с собой, он подумал, что ребенок может быть спасен, если удастся сбить жар, и сказал:

– Я сделаю все, что в моих силах, Печварри.

Обмывая мальчонку холодной дождевой водой, которую ему набирали прямо за порогом, Гед забормотал одно из подходящих к случаю заклинаний. Оно почему-то не действовало, и внезапно Гед понял, что ребенок умирает у него на руках.

Призвав на помощь все свое мастерство, забыв обо всем на свете, Гед в почти безнадежной попытке послал свой дух вдогонку за духом мальчика. Он позвал:

– Иоэт! – и услышав, как ему показалось, слабый голосок, продолжил погоню. Через некоторое время Гед увидел далеко впереди мальчика, быстро сбегающего вниз по склону высокого черного холма. Стояла полная тишина. Звезды, горевшие над холмом, он видел впервые, хотя и знал названия созвездий: Ножны, Дерево, Дверь… Звезды эти никогда не садились, ибо солнце здесь никогда не всходило, и Гед понял, что зашел вслед за умирающим ребенком слишком далеко.

Внезапно он почувствовал, что остался один на темном склоне. Повернуть назад было мучительно тяжело.

Медленно, шаг за шагом, он начал взбираться обратно по склону, и каждый последующий шаг был труднее предыдущего.

Звезды были неподвижны. Ветер не дул над этой иссушенной землей. Во всем нескончаемом царстве тьмы двигался только он один, медленно карабкаясь вверх. Добравшись, наконец, до вершины, Гед увидел невысокую каменную стену. За стеной стояла Тень.

Тень не имела образа, она была бесформенна, едва видима, но она шептала что-то и тянулась к нему. Она стояла на стороне живых, а он – на стороне мертвых.

Он должен был или уйти вниз, в пустоши и погруженные во тьму города мертвых, или шагнуть через стену в жизнь, где его ждало само Зло, принявшее облик бесформенной Тени.

В руках Геда был посох, и он поднял его. Это движение вернуло ему силы. Он приготовился прыгнуть через стену прямо на Тень, и посох внезапно вспыхнул ослепительным белым пламенем. Гед прыгнул, почувствовал, что падает, и провалился в темноту.

А в это время Печварри, его жена и колдунья видели следующее: юный волшебник вдруг остановился посреди заклинания и некоторое время молча и не двигаясь держал ребенка в руках. Потом он осторожно положил маленького Иоэта в кроватку, выпрямился, взял посох и снова застыл без движения. Затем он высоко поднял посох, и тот ярко вспыхнул, словно Гед держал в руках молнию. Когда зрение вернулось к ним, они увидели, что Гед лежит ничком на земляном полу. Рядом в кроватке лежал мертвый ребенок.

Печварри показалось, что маг тоже умер. Жена его плакала, а он выглядел крайне озадаченным. Но колдунья слышала кое-что о том, как умирают настоящие маги и проследила за тем, чтобы с Гедом обращались не как с мертвым, хотя он и был холоден и не подавал признаков жизни, а как с больным человеком. Геда перенесли домой, и старуха осталась сидеть около его постели, ожидая, пока тот проснется или заснет, наконец, вечным сном.

Маленький отак, как всегда при появлении посторонних, спрятался на чердаке. Здесь он и притаился, слушая шум дождя, а когда огонь в очаге начал гаснуть и старуха задремала, потихоньку спустился вниз к кровати, на которой неподвижно лежал Гед. Своим крошечным язычком-листиком зверек терпеливо, не останавливаясь ни на секунду, принялся лизать руки Геда, его виски, израненную щеку, закрытые глаза. И медленно, очень медленно, Гед начал пробуждаться. Он пришел в себя, не понимая, где он был и где сейчас находится, и откуда взялся окружающий его бледный свет. Это забрезжил рассвет наступающего дня. Сделав свое дело, отак, как обычно, свернулся клубочком у его плеча и уснул.

Позднее, вспоминая эту ночь, Гед догадался, что если бы никто не прикоснулся к нему тогда, когда он лежал бездыханный, не позвал бы из страны теней, он остался бы там навсегда. Спас его только мудрый инстинкт зверя, который лижет своего больного или раненого товарища. Гед почувствовал в этой мудрости что-то сродни своей собственной силе, сродни истинной магии. И с тех пор он верил, что истинный мудрец тот, кто не отделяет себя от других существ – неважно, могут они говорить или нет. И всю свою последующую жизнь Гед старался проникнуть в мысли своих неразговорчивых собратьев – читать в глазах животных, разбираться в полете птицы и размашистых жестах деревьев.

Вот так Гед впервые сознательно пересек границу, которую только величайшие маги могут пересечь с открытыми глазами, и даже для них этот шаг связан с огромным риском. Вернулся он полный сожаления и страха. Сожаления к своему другу Печварри и страха за себя. Теперь он понимал, почему Верховный Маг боялся отпускать его с Рокка, и почему будущее Геда оказалось скрытым даже от него. Сама Тьма ждала его, Нечто, не имеющее Имени, существо, не принадлежащее нашему миру, освобожденное, а может быть и созданное самим Гедом. Долго ждало оно его у стены, разделяющей миры живых и мертвых и, наконец, дождалось. Теперь Тень пойдет по его следам, будет подбираться все ближе и ближе, чтобы высосать из него жизнь и облачить себя в его плоть.