Через десятимильное пространство сверкающей на солнце воды Лорбанери казался зеленым-презеленым, словно яркий мох на раковине фонтана. По мере приближения сквозь зеленую пелену проступили листья и стволы деревьев, отбрасывающие тень, дороги и дома, лица и одежда людей, пыль – словом, все, что присуще любому острову, на котором живут люди. И все же он, несмотря ни на что, оставался зеленым, ибо каждый акр земли, который не был застроен или отдан под дороги, занимали низенькие деревца с округлой кроной. Их листьями питались червячки-шелкопряды, выделения которых скручивали в нить, затем делали из них ткани мужчины, женщины и дети Лорбанери. С наступлением сумерек воздух кишел небольшими серыми летучими мышами, что питались червячками. Они съедали многих, но оставались безнаказанными, ибо ткачи считали, что убийство серокрылых летунов – крайне дурная примета. Ведь раз люди живут за счет червячков, рассуждали они, значит и у крохотных летучих мышей, несомненно, есть на то право. Смешные домишки с расположенными наобум оконцами и соломенными крышами сплошь покрывал зеленый ковер лишайника и мха. Это был процветающий остров, впрочем, как и все острова Предела, что, казалось, подтверждали ярко раскрашенные, добротно построенные дома, большие прядильные колеса и ткацкие станки в коттеджах и мастерских, каменные причалы миниатюрной гавани Сосары, где могли пришвартоваться несколько торговых судов. Однако в ней не было торговых галер. Краска на домах выгорела, отделка давно не обновлялась, а большинство колес и станков бездействовали, покрытые пылью и заросшие паутиной, тянущейся от педали к педали, от основы к станине.

– Волшебники? – переспросил мэр Сосары, низенький человечек с лицом столь же грубым и темным, как и подошвы его босых ног. – На Лорбанери нет волшебников. И никогда не было.

– Кто бы мог подумать? – удивленно воскликнул Сокол. Он сидел вместе с восемью-девятью жителями деревни, прихлебывая настойку из ягод харбы – некрепкий горьковатый напиток. Ему пришлось сказать им, что он ищет в Южном Пределе камень эммель, но Сокол не стал скрывать под маской ни свою внешность, ни лицо своего спутника. Аррен лишь спрятал свой меч в лодке, а Сокол сделал невидимым прихваченный с собой магический посох. Островитяне встретили их угрюмо и враждебно и были готовы в любой момент вновь вернуться к этому состоянию. Лишь находчивость и авторитет Сокола покуда удерживали их.

– Судя по деревьям, у вас здесь, должно быть, имеются прекрасные садовники, – сказал он. – Как они оберегают сады от поздних заморозков?

– Да никак, – ответил тощий мужичок с того конца шеренги жителей деревни. Они все сидели в ряд под соломенным навесом, привалившись спинами к стене постоялого двора. У их босых ног барабанил по земле сильный, но теплый апрельский дождик.

– Опасен дождь, а не мороз, – сказал мэр. – Гниют коконы шелкопрядов.

Но остановить дождь человек не в силах. Да никто и не пытается сделать это.

Он был агрессивно настроен по отношению к волшебству и чародеям; остальные, казалось, не разделяли его категоричности.

– Пока старик был жив, – сказал один из них, – в это время года дождя, как правило, не было.

– Кто? Старый Милди? Да, его уже нет в живых. Он умер, – подтвердил мэр.

– Его обычно звали Садовником, – сказал тощий. – Да, Садовником, – подхватил другой, и опустилась непроницаемая, словно пелена дождя, тишина. Аррен сидел за окном единственной комнаты постоялого двора. Он снял со стены висевшую там старую лютню – трехструнный инструмент с длинным грифом, широко распространенный на Острове Шелка, – и теперь тихонько наигрывал на ней, стараясь не перекрывать стук капель дождя по соломенному навесу.

– На рынках Хорттауна, – сказал Сокол, – я видел ткань, которую выдавали за шелк с Лорбанери. Иногда это действительно был шелк, но ни разу – с Лорбанери.

– Времена наступили тяжелые, – сказал тощий человек, – уже четыре года это длится, пятый пошел.

– Уж пять лет прошло с того Кануна Вспашки, – сказал чавкающим, самодовольным голосом какой-то старик, – когда умер старый Милди, да, умер, а ведь он был моложе меня. В Канун Вспашки он умер.

– Недостаток товара поднимает цены, – заметил мэр, – за один рулон голубого материала мы выручим столько, сколько некогда за три рулона.

– Если сможем продать. Где корабли-то? Да и краска паршивая, – возразил тощий, вызвав тем самым получасовую дискуссию относительно качества красителей, используемых в больших станках.

– А кто делает красители? – спросил Сокол и вызвал тем самым новый всплеск эмоций. В результате выяснилось, что весь процесс крашения – это прерогатива одной семьи, члены которой, ко всему прочему, называли себя колдунами. Но если они и являлись таковыми, то теперь утратили свое искусство, а никто другой, как метко подметил тощий мужичок, не смог отыскать его.

Все они, исключая мэра, сошлись на том, что знаменитая лазурь Лорбанери и тот не имеющий себе равных пурпур – «пламя дракона», что некогда носили королевы Хавнора, уже не те, что раньше. Чего-то в них не хватало. Жаловались на несвоевременные дожди, на красители, на очистители.

– А может, виноваты глаза людей, не умеющих отличить подлинную лазурь от голубой грязи, – добавил тощий и свирепо взглянул на мэра. Тот не принял брошенный вызов, и все вновь замолчали. Легкое вино, казалось, лишь усугубило их подавленность и на лицах островитян застыли хмурые маски. Тишину нарушали только стук дождевых капель по бесчисленным листьям садов в долине, шепот моря внизу на окраине деревни да мурлыканье лютни в темноте за дверьми.

– Умеет ли петь этот твой изнеженный паренек? – спросил мэр.

– Да, умеет. Аррен, спой нам чего-нибудь.

– Я не могу заставить эту лютню играть не в миноре, – улыбаясь, сказал выглянувший в окно Аррен. – Ей хочется рыдать. Что вы желаете послушать, добрые хозяева?

– Что-нибудь новенькое, – проворчал мэр.

Лютня легонько затрепетала. Юноша уже нашел с ней общий язык.

– Вот это, видимо, вы здесь еще не слышали, – сказал он и запел: