Я тоже не стал гадать, кто он такой и каковы причины его столь агрессивного поведения. Если бы он меня убил, не имело значения, правильные ответы я нашел на поставленные вопросы или нет. Если бы мне удалось взять верх, он бы сам все рассказал. В любом случае терять время на поиск этих самых ответов смысла не было.

Оставив Лорри в запертом автомобиле, я вроде бы бросал ее на произвол судьбы, но, с другой стороны, оставаясь рядом с ней, я терял надежду спасти ее и нашего ребенка.

Постепенно мои глаза привыкали к темноте, но я не мог ждать, оставаясь у автомобиля, пока привыкнут окончательно.

Лес расставил множество ловушек для непрошеного гостя. Корочка затвердевшего снега особых проблем не доставляла, а вот лепешки слипшихся сосновых иголок и шишек выскальзывали из-под ног, так что удержать равновесие было нелегко.

Стоя на вершине склона, стрелок мог разглядеть только черную массу леса. Я знал, что он не мог увидеть, как я иду на юг, поперек склона, тем не менее очень живо представил себе свое лицо в перекрестье оптического прицела.

Под кронами сосен снежный покров сильно разнился: где-то его толщина составляла два-три дюйма, в других местах доходила до фута, хватало и участков голой земли. Когда мое ночное зрение улучшилось, поднимающийся к дороге склон показался мне одеялом из разных по форме и размерам белых и черных лоскутов.

Я быстро понял, как передвигаться с большей скоростью, но вот с бесшумностью ничего не получалось.

Каждые несколько шагов я останавливался и прислушивался в попытке определить местоположение стрелка. Но слышал только шум ветра в кронах деревьев и и еще какой-то тревожащий, непонятный, словно идущий от земли, гудящий звук, возможно, эхо от шуми ветра.

Пройдя примерно сорок футов, я повернул на восток и начал подниматься по склону параллельно следу, оставленному «Эксплорером» при спуске. Я пригибался к земле, хватался за выступающие камни и корни, напоминая в этом обезьяну, но без присущей обезьянам ловкости.

Я полагал, что преодолею две трети подъема, прежде чем замечу спускающегося стрелка. Потом намеревался дождаться, пока он пройдет мимо, и двинуться следом, чтобы в какой-то момент застать врасплох и броситься на него.

План был, конечно, совершенно безумным. Я же не был Джеймсом Бондом. И даже Максвеллом Смартом[46]. Я предпочитал месить тесто, а не разбивать головы, пускать в ход миксер, а не автомат.

Но ничего менее безумного я придумать не мог, а потому продолжал подниматься по склону.

Руки начали замерзать. Тонкие перчатки, которые лежали в кармане куртки, могли бы послужить хоть какой-то защитой от холода, но снизили бы гибкость и чувствительность кистей, поэтому я предпочитал подносить руки ко рту и отогревать их дыханием.

Помимо того, что мерзли руки, появилась боль в ноге, пульсирующая боль, совсем как зубная. В теплую погоду я никогда не чувствовал металлических аксессуаров, ставших неотъемлемым придатком костей, но иногда зимой мог определить расположение любой пластины или винта.

Прикинув, что две трети склона остались позади, я остановился, пусть по-прежнему не видел ни ручного фонарика, ни других признаков того, что стрелок спускается мне навстречу. Убедившись, что почва под ногами крепкая, я выпрямился во весь рост, чтобы оглядеть гребень склона в доброй сотне ярдов надо мной.

Даже если «Хаммер» и стоял вдоль обочины, я не ожидал, что смогу увидеть его, поскольку находился еще достаточно далеко, значительно ниже уровня шоссе. Что я рассчитывал увидеть, так это отсвет фар или габаритных огней, но гребень склона лишь чуть выделялся на сером фоне неба.

Я не верил, что стрелок уехал. Он приложил слишком много усилий, стремясь добраться до нас, чтобы взять и укатить прочь. А если уж он действительно хотел нас убить, то не мог не проверить, свернули мы себе шеи или нет, скатившись по достаточно крутому, но все-таки проходимому для внедорожника склону.

Хорошему кондитеру терпение крайне необходимо, но иногда я терял его даже на кухне. И вот теперь, когда я стоял на склоне, ожидая появления нашего врага, меня вдруг накрыла волна раздражения, как бывало, когда я готовил английский крем из яичных желтков, сахара и молока. Для того чтобы приготовить качественный крем, требовалось непрерывно помешивать смесь на низком огне, чтобы желтки не свернулись.

Мои желтки, образно говоря, начали сворачиваться, когда над головой что-то зашуршало. К ветру это не имело никакого отношения. Нет, что-то тяжелое сорвалось с одной из верхних ветвей.

В школе я не жаловал историю, древнегреческую или какую-либо еще, и тем не менее, так странно, вдруг подумал об остром, как бритва, мече, подвешенном на волоске над головой Дамокла.

Посмотрел вверх.

Увидел что-то летящее и большое, с размахом крыльев в добрых шесть футов. Увидел большие, круглые, светящиеся глаза, острый клюв и еще до того, как задал себе вопрос: «Это кто?» — уже знал ответ: сова. Тем не менее вскрикнул от неожиданности и удивлении, когда она пролетела надо мной.