Стихотворения и поэмы
вернуться

Кедрин Дмитрий Борисович
Шрифт:

ПОДМОСКОВНАЯ ОСЕНЬ

В Перово пришла подмосковная осень С грибами, с рябиной, с ремонтами дач. Ты больше, пиджак парусиновый сбросив, Не ловишь ракеткою теннисный мяч. Березки прозрачны, скворечники немы, Утрами морозец хрустит по садам: И дачница в город везет хризантемы, И дачник увязывает чемодан. На мокрых лугах зажелтелась морошка. Охотник в прозрачном и гулком лесу, По топкому дерну шагая сторожко, Несет в ягдташе золотую лису. Бутылка вина кисловата, как дрожжи. Закурим, нальем и послушаем, как Шумит элегический пушкинский дождик И шаткую свечку колеблет сквозняк. 1936

СЕРДЦЕ

(Бродячий сюжет)

Девчину пытает казак у плетня: "Когда ж ты, Оксана, полюбишь меня? Я саблей добуду для крали своей И светлых цехинов, и звонких рублей!" Девчина в ответ, заплетая косу: "Про то мне ворожка гадала в лесу. Пророчит она: мне полюбится тот, Кто матери сердце мне в дар принесет. Не надо цехинов, не надо рублей, Дай сердце мне матери старой твоей. Я пепел его настою на хмелю, Настою напьюсь — и тебя полюблю!" Казак с того дня замолчал, захмурел, Борща не хлебал, саламаты не ел. Клинком разрубил он у матери грудь И с ношей заветной отправился в путь: Он сердце ее на цветном рушнике Коханой приносит в косматой руке. В пути у него помутилось в глазах, Всходя на крылечко, споткнулся казак. И матери сердце, упав на порог, Спросило его: "Не ушибся, сынок?" 1935

* Когда кислородных подушек *

Когда кислородных подушек Уж станет ненадобно мне — Жена моя свечку потушит, И легче вздохнется жене. Она меня ландышем сбрызнет, Что в жизни не жаловал я, И, как подобает на тризне, Не очень напьются друзья. Чахоточный критик, от сплетен Которого я изнемог, В публичной "Вечерней газете" Уронит слезу в некролог. Потом будет мартовский дождик В сосновую крышку стучать И мрачный подпивший извозчик На чахлую клячу кричать. Потом, перед вечным жилищем Простясь и покончив со мной, Друзья мои прямо с кладбища Зайдут освежиться в пивной. Покойника словом надгробным Почтят и припомнят, что он Был малость педант, но способный, Слегка скучноват, но умен. А между крестами погоста, Перчаткой зажавшая рот, Одета печально и просто, Высокая дама пройдет. И в мартовских сумерках длинных, Слегка задохнувшись от слез, Положит на мокрый суглинок Весенние зарева роз. 1936

КРОВЬ

Белый цвет вишневый отряхая, Стал Петро перед плетнем коханой. Он промолвил ей, кусая губы: "Любый я тебе или не любый? Прогулял я трубку-носогрейку, Проиграл я бритву-самобрейку. Что ж! В корчме поставлю шапку на кон И в леса подамся к гайдамакам!" "Уходи, мужик, — сказала Ганна. — Я кохаю не тебя, а пана. — И шепнула, сладко улыбаясь: — Кровь у пана в жилах — голубая!" Два денька гулял казак. На третий У криницы ночью пана встретил И широкий нож по рукоятку Засадил он пану под лопатку. Белый цвет вишневый отряхая, Стал Петро перед плетнем коханой. А у Ганны взор слеза туманит, Ганна руки тонкие ломает. "Ты скажи, казак, — пытает Ганна, — Не встречал ли ты дорогой пана?" Острый нож в чехле кавказском светел. Отвечает ей казак: "Не встретил". Нож остер, как горькая обида. Отвечает ей казак: "Не видел". Рукоятка у ножа резная. Отвечает ей казак: "Не знаю. Только ты пустое толковала, Будто кровь у пана — голубая!" 1936

ПЕСНЯ ПРО ПАНА

Настегала дочку мать крапивой: "Не расти большой, расти красивой, Сладкой ягодкой, речной осокой, Чтоб в тебя влюбился пан высокий, Ясноглазый, статный, черноусый, Чтоб дарил тебе цветные бусы, Золотые кольца и белила. Вот тогда ты будешь, дочь, счастливой". Дочка выросла, как мать велела! Сладкой ягодкою, королевой, Белой лебедью, речной осокой, И в нее влюбился пан высокий, Черноусый, статный, ясноглазый, Подарил он ей кольцо с алмазом, Пояс драгоценный, ленту в косы… Наигрался ею пан — и бросил! Юность коротка, как песня птичья, Быстро вянет красота девичья, Иссеклися косы золотые, Ясный взор слезинки замутили. Ничего-то девушка не помнит, Помнит лишь одну дорогу в омут, Только тише, чем кутенок в сенцах, Шевельнулась дочь у ней под сердцем. Дочка в пана родилась — красивой. Настегала дочку мать крапивой: "Не расти большой, расти здоровой, Крепкотелой, дерзкой, чернобровой, Озорной, спесивой, языкатой, Чтоб тебя не тронул пан проклятый. А придет он, потный, вислоусый, Да начнет сулить цветные бусы, Пояс драгоценный, ленту в косы, — Отпихни его ногою босой, Зашипи на пана, дочь, гусыней, Выдери его глаза косые!" 1936

ЛЮБОВЬ

Щекотка губ и холодок зубов, Огонь, блуждающий в потемках тела, Пот меж грудей… и это есть — любовь? И это все, чего ты так хотела? Да! Страсть такая, что в глазах темно! Но ночь минует, легкая, как птица… А я-то думал, что любовь — вино, Которым можно навсегда упиться! 1936

СТРАДАНИЯ МОЛОДОГО КЛАССИКА

Всегда ты на людях, Как слон в зверинце, Как муха в стакане, Как гусь на блюде… Они появляются из провинций, Способные молодые люди. "У вас одна комната? Ах, как мало! Погодка стоит — Не придумать плоше!" Ты хмуришься И отвечаешь вяло: "Снимайте, снимайте свои калоши!" Ты грустно оглядываешь знакомых И думаешь: "Ну, добивайте сразу!" Куда там! Они извлекают гомы Любовных стихов, Бытовых рассказов. "Быть может, укажете недостаток? Родной! Уделите одну минуту! Вы заняты? Я буду очень краток: В поэмке Всего восемнадцать футов!" Мелькают листы. Вдохновенье бурно. Чтецы невменяемы, — Бей их, режь ли… Ты слушаешь. Ты говоришь: — Недурно! — И — лжешь. Ибо ты от природы вежлив. На ходиках без десяти двенадцать. Ты громко подтягиваешь бечевку, Но гости твои говорят: — Признаться, У вас так уютно! Мы к вам с ночевкой. Ты громко вздыхаешь! — Ложитесь с миром! — И думаешь День ото дня плачевней: Во что превратилась твоя квартира? В ночлежку? В родильный приют? В харчевню? А ночью под сердцем Тихонько плачет Утопленный в пресной дневной водице Твой стих, Что был вовсе не плохо начат, Но помер в тебе, Не успев родиться. И, стиснувши, как рукоять кинжала, Мундштук безобиднейший, В нервной дрожи Ты думаешь: "Муза уже сбежала. Жена собирается сделать то же…" А утром, Когда постучит знакомый, Ты снова в себе не найдешь сноровки Ему на докучный вопрос: "Вы дома?" — Раздельно ответить: "В командировке". 1937

ГОРБУН И ПОП

В честном храме опосля обедни, Каждый день твердя одно и то ж, Распинался толстый проповедник: До чего, мол, божий мир хорош! Хорошо, мол, бедным и богатым, Рыбкам, птичкам в небе голубом!.. Тут и подошел к нему горбатый Высохший урод с плешивым лбом. Он сказал ему как можно кротче: "Полно, батя! Далеко зашел! Ты, мол, на меня взглянувши, отче, Молви: все ли в мире хорошо? Я-де в нем из самых из последних. Жизнь моя пропала ни за грош!" — "Не ропщи! — ответил проповедник. — Для горбатого и ты хорош". 1937