Стихотворения и поэмы
вернуться

Кедрин Дмитрий Борисович
Шрифт:

МАТЬ

Любимого сына старуха в поход провожала, Винцо подносила, шелковое стремя держала. Он сел на коня и сказал, выезжая в ворота: "Что ж! Видно, такая уж наша казачья работа! Ты, мать, не помри без меня от докуки и горя: Останусь в живых — так домой ворочусь из-за моря. Жди в гости меня, как на север потянутся гуси!.." "Ужо не помру! — отвечала старуха. — Дождуся!" Два года она простояла у тына. Два года На запад глядела: не едет ли сын из похода? На третьем году стала смерть у ее изголовья. "Пора! — говорит. — Собирайся на отдых, Прасковья!" Старуха сказала: "Я рада отдать тебе душу, Да как я свою материнскую клятву нарушу? Покуда из дома хлеб-соль я не вынесу сыну, Я смертное платье свое из укладки не выну!" Тут смерть поглядела в кувшин с ледяною водою. "Судьбина, — сказала, — грозит ему горькой бедою: В неведомом царстве, где небо горячее сине, Он, жаждой томясь, заблудился в безводной пустыне. Коль ты мне без спору отдашь свое старое тело, Пожалуй, велю я, чтоб тучка над ним пролетела!" И матери слезы упали на камень горючий, И солнце над сыном затмилось прохладною тучей. И к влаге студеной припал он сухими губами, И мать почему-то пришла удалому на память. А смерть закричала: "Ты что ж меня, баба, морочишь? Сынка упасла, а в могилу ложиться не хочешь?" И мать отвечала: "Любовь, знать, могилы сильнее! На что уж ты — сила, а что ты поделаешь с нею? Не гневайся, матушка. Сядь. Подожди, коли хочешь, Покуда домой из похода вернется сыночек!" Смерть глянула снова в кувшин с ледяною водою. "Судьбина, — сказала, — грозит ему новой бедою: Средь бурного моря сынок твой скитается ныне, Корабль его тонет, он гибнет в глубокой пучине. Коль ты мне без спору отдашь свою грешную душу, Пожалуй, велю я волне его кинуть на сушу!" И смерть замахнулась косой над ее сединою. И к берегу сына прибило могучей волною, И он заскучал по родному далекому дому И плетью своей постучал в подоконник знакомый. "Ну! — молвила смерть. — Я тут попусту времечко трачу! Тебе на роду написали, я вижу, удачу. Ты сыну, не мне, отдала свою душу и тело. Так вот он стучится. Милуй же его, как хотела!" 1944

ЗОЛОТО

Мужик в землянке прорубал оконце: Невесело сидеть в кромешной мгле! Под заступом, как маленькие солнца, Блестят крупинки золота в земле. Мужик, сопя, презрительно наступит На золото тяжелою пятой. На что оно? Ужо он в лавке купит На пятачок сусали золотой. Ведь мужику-то лень и наклониться, А тут копай его да спину гни… Настанет праздник — вся его божница Сусалью заблистает без возни! 1944

* Юность! Ты не знаешь власти детских ручек, *

Юность! Ты не знаешь власти детских ручек, Голоска, что весел, ломок и высок. Ты не понимаешь, что, как звонкий ключик, Сердце открывает этот голосок! 1944

ИНФАНТА

1 Шлейфы дам и перья франтов Не трепещут в блеске бала. Молчалив покой инфанты В глубине Эскуриала. Там замкнулась королева С королем, своим супругом. Дочь их тяжко заболела Изнурительным недугом. Зря епископ служит мессу, Лекарь бьется, маг ворожит, — Захворавшую принцессу Исцелить никто не может! Где он, взгляд живой и пылкий, Полный негою любовной? Еле-еле бьется жилка На руке ее бескровной. 2 Королю поклон отвесив И томясь придворным блеском, Врач стоит перед принцессой В пышной спальне королевской. Тяготит его повязка С желтым знаком иудея!.. На щеках инфанты краска Выцветает, холодея. Не встает она с постели, Дышит слабо и неровно, Жилка бьется еле-еле На руке ее бескровной. А вокруг — безлюдны залы, Тишина в дворце просторном. "У принцессы крови мало! — Говорит еврей придворным. — Злой недуг ее погубит, Унесет или состарит. Кто инфанту больше любит, Тот ей кровь свою подарит!" При словах его, как дети, Царедворцы задрожали. "Кровь моя, — король ответил, — Это кровь моей державы!" Королева, хмуря брови, Отвечала: "Разве мало Я дала инфанте крови В день, когда ее рожала?" Принц глядел в окно куда-то, Теребя свои перчатки. Он сказал, что кровь солдату Лить прилично только в схватке. Врач, блестя холодным взглядом, Вынул скальпель и реторту: "Сам я крови сколько надо Дам инфанте полумертвой, Чтоб поверили в науку, Возвращающую силу!.." Обнажил худую руку И ножом надрезал жилу. 3 Кровь инфанты стала жаркой, Хворь ее прошла бесследно. С ней гуляет в старом парке Португальский принц наследный. 1944

* Ночь поземкою частой *

Кайсыну Кулиеву

Ночь поземкою частой Заметает поля. Я пишу тебе. Здравствуй! Офицер Шамиля. Вьюга зимнюю сказку Напевает в трубу. Я прижал по-кавказски Руку к сердцу и лбу. Искры святочной ваты Блещут в тьме голубой… Верно, в дни Газавата Мы встречались с тобой. Тлела ярость былая, Нас враждой разделя: Я — солдат Николая, Ты — мюрид Шамиля. Но над нами есть выше, Есть нетленнее свет: Я не знаю, как пишут По-балкарски "поэт". Но не в песне ли сила, Что открыла для нас: Кабардинцу — Россию, Славянину — Кавказ? Эта сила — не знак ли, Чтоб, скитаньем ведом, Заходил ты, как в саклю, В крепкий северный дом. И, как Байрон, хромая, Проходил к очагу… Пусть дорога прямая Тонет в рыхлом снегу, — В очаге, не померкнув, Пламя льнет к уголькам, И, как колокол в церкви, Звонок тонкий бокал. К утру иней налипнет На сосновых стенах… Мы за лирику выпьем И за дружбу, кунак! 10 февраля 1945 г.

ЗАДАЧА

Мальчик жаловался, горько плача: "В пять вопросов трудная задача! Мама, я решить ее не в силах, У меня и пальцы все в чернилах, И в тетради места больше нету, И число не сходится с ответом!" "Не печалься! — мама отвечала. — Отдохни и всё начни сначала!" Жизнь поступит с мальчиком иначе: В тысячу вопросов даст задачу. Пусть хоть кровью сердце обольется — Всё равно решать ее придется. Если скажет он, что силы нету, — То ведь жизнь потребует ответа! Времени она оставит мало, Чтоб решать задачу ту сначала, — И покуда мальчик в гроб не ляжет, "Отдохни!" — никто ему не скажет. 1 марта 1945 г.

КАК МУЖИК ОБИДЕЛСЯ

Никанор первопутком ходил в извоз, А к траве ворочался до дому. Почитай, и немного ночей пришлось Миловаться с женой за год ему! Ну, да он был старательный мужичок: Сходит в баньку, поест, побреется, Заберется к хозяюшке под бочок — И, глядишь, человек согреется. А Матрена рожать здорова была! То есть экая баба клятая: Муж на пасху воротится — тяжела. На крещенье придет — брюхатая! Никанор, огорченья не утая, Разговор с ней повел по-строгому: "Ты, Матрена, крольчиха аль попадья? Снова носишь? Побойся бога, мол!" Тут уперла она кулаки в бока: "Спрячь глаза, — говорит, — бесстыжие! Аль в моих куличах не твоя мука? Все ребята в тебя. Все — рыжие!" Начала она зыбку качать ногой, А мужик лишь глазами хлопает: На коленях — малец, у груди — другой, Да еще трое лазят по полу! Он, конешно, кормил их своим трудом, Но однако же не без жалобы: "Положительно, граждане, детский дом: На пять баб за глаза достало бы!" Постарел Никанор. Раз — глаза протер, Глядь-поглядь, а ребята взрослые. Стал Никита шахтер, а Федот — монтер, Все — большие, ширококостые! Вот по горницам ходит старик, ворча: "Без ребят обернулся где бы л? Захвораю — так кличу сынка-врача, Лук сажу — агронома требую! Про сынов моих слава идет окрест, Что ни дочка — голубка сизая! А как сядут за стол на двенадцать мест, Так куда тебе полк — дивизия!.." Поседела Матренина голова: Уходилась с такою оравою. За труды порешила ее Москва Наградить "Материнской славою". Муж прослышал и с поля домой попер, В тот же вечер с хозяйкой свиделся. "Нынче я, — заявляет ей Никанор, — На Верховный Совет обиделся. Нету слов, — говорит, — хоть куда декрет: Наградить тебя — дело нужное, Да в декрете пустячной статейки нет: Про мои про заслуги мужние! Наше дело, конечно, оно пустяк, Но меня забижают, вижу я: Тут, вертись не вертись, а ведь как-никак — Все ребята в меня. Все — рыжие! Девять парней — что соколы, и опять — Трое девок, и все красавицы! Ты Калинычу, мать, не забудь сказать! Без опары пирог не ставится. Уж коли ему орден навесить жаль, Все ж пускай обратит внимание И велит мужикам нацеплять медаль — Не за доблесть, так за старание. Коль поправку мою он внесет в декрет — Мы с тобой, моя лебедь белая, Поживем-поживем да под старость лет Октябренка, глядишь, и сделаем!" 4 мая 1945

* Все мне мерещится поле с гречихою, *

Все мне мерещится поле с гречихою, В маленьком доме сирень на окне, Ясное-ясное, тихое-тихое Летнее утро мерещится мне. Мне вспоминается кляча чубарая, Аист на крыше, скирды на гумне, Темная-темная, старая-старая Церковка наша мерещится мне. Чудится мне, будто песню печальную Мать надо мною поет в полусне, Узкая-узкая, дальняя-дальняя В поле дорога мерещится мне. Где ж этот дом с оторвавшейся ставнею, Комната с пестрым ковром на стене? Милое-милое, давнее-давнее Детство мое вспоминается мне. 13 мая 1945 г.

МЫШОНОК

Что ты приходишь, горбатый мышонок, В комнату нашу в полуночный час? Сахарных крошек и фруктов сушеных Нет и в помине в буфете у нас. Бедный мышонок! Из кухонь соседних, Верно, тебя выгоняют коты. Знаешь ли? Мне, мой ночной собеседник, Кажешься слишком доверчивым ты! Нрав домработницы нашей — не кроткий: Что, коль незваных гостей не любя, Вдруг над тобой занесет она щетку Иль в мышеловку изловит тебя?.. Ты поглядел, словно вымолвить хочешь: "Жаль расставаться с обжитым углом!", Словно согреться от холода ночи Хочешь моим человечьим теплом. Чудится мне, одиночеством горьким Блещут чуть видные бусинки глаз. Не потому ли из маленькой норки Ты и выходишь в полуночный час?.. Что ж! Пока дремлется кошкам и людям И мышеловок не видно вокруг, — Мы с тобой все наши беды обсудим, Мой молчаливый, мой маленький друг! Я — не гляди, что большой и чубатый, — А у соседей, как ты, не в чести. Так приходи ж, мой мышонок горбатый, В комнату к нам — и подольше гости! 16 мая 1945 г.