Шрифт:
Оттого и был он не в себе.
Взял Чурила ружье, хотя отродясь в руках его не держал.
Но приказ-дело известное — есть приказ.
Русские толкают тележку. Шибко вышагивают. Чурила со своей одышкой не поспевает за ними, кричит:
— Тише, тише, москали-братки…
Они оглядываются, смеются и на своем языке отвечают, вроде как: «Гей-ух!».
Не знаю народа сильнее, чем русские. Что ни парень — косая сажень в плечах, горы могут своротить. Дело известное, у них там жратва не то что наша. Русские на кобыльем молоке вскормлены.
А и то: плюнет москаль — земля дрожит.
Зато Вейлупек был сморчок-сморчком, да еще бестолочь.
Любой вам подтвердит, что среди москалей встречаются ого-го какие ловкие ребята.
Был я прежде сторожем на кузнице, где работал один такой, и-дело известное — звали его Иваном.
Вот это, братцы, мастер!
Коня подковывал один, без помощника. И так это у него ловко выходит — залюбуешься!
У меня свой домишко, вожу на коняге овощи в Бероун — и кое-что в этом деле я смыслю.
Вывернет Иван лошадиную ногу — приемы он, что ли, знал особые — опустится на корточки, так что копыто у него промеж колен, как колодка у сапожника, и давай обстругивать это копыто, потом стрелку, подковы ладит… Раз-два, и готово!
А ведь, бывало, парни до того с конем умаются, охрипнут, кричавши: «Эй… Эгей… Тпррру… Да стой ты, кляча проклятая!».
И лошадь-то — старый одер, а пятерых расшвыряет, ни в какую не дается. Все взмокнут, никак подкову не закрепить.
Когда с конем нет сладу, всякий раз зовут Ивана.
Отгонит он всех в сторонку, даст животному отдышаться, глянет зачем-то ему на уши, потреплет по загривку. И вдруг — хвать коня за ногу, подвернет — и тот уже стоит, словно ягненок, всем на удивленье.
Этот человек был придворным кузнецом у какого-то татарского… по-нашему сказать — Прохазки… Там и присноровился. Да и как же иначе, черт возьми, — ведь турецкий паша чуть что не так — враз велит голову рубить напрочь!
Да! Отправился, значит, Чурила с москалями за песком.
Идет и радуется, что конвоир не обязан отдавать честь и не надо ему высматривать, где какой офицер, не к чему командовать: «Хаптак!» [103] — на это он неспособен, по-немецки не умеет, тем более еще кричать.
103
Смирно! (искаж. нем.).
Побаивался только, дело известное, чем все это кончится.
В Литомержицах, скажу я вам, братцы, служба была — врагу не пожелаешь. Корпусной штаб — здание, что твой замок, из окон пялятся через очки начальники, шум, крики — и все по-немецки.
Боится Вейлупек, не сбежал бы у него какой русак.
И для порядку, чтобы страх свой не выдать, покрикивает:
— Короче шаг… лонгзом [104] … москали!
Они оглядываются, смеются и отвечают по-своему: «Гей-ух!».
104
Медленно (искаж. нем.).
Когда дорога сворачивала, он указывал, куда идти, да они и сами знали не хуже его, не впервой их гоняли к Лабе за песком.
Тихо-мирно добрались до места, Чурила глубоко вздохнул, поправил на плече винтовку, расстегнул мундир — жарко было.
Вот я и говорю: что за бурду нам варят, хоть бы перец стручковый вычистили, ведь так целиком и швыряют, иной раз такая чертовщина плавает в ихнем хлёбове — чисто трава морская.
Лаба в том месте, братцы, широченная. Плывут по ней плоты да пароходы, и конца-края ей нету.
Благополучно дошли они до песчаного карьера.
Там были деревья, холодок.
Уселся Чурила у овражка, стал думать про жену да про ребенка, который у него помер, и, главное, — чтобы уж кончилась эта война.
Сидит Чурила, в животе у него урчит, с утра ничего не ел, только чайку и попил из общего котла, на языке вкус какой-то противный.
Глядит на москалей: скорее бы уж кончали, скорее бы назад, завалиться бы на свою койку.
Во рту — чует-точно колесная мазь. Около воды стало ему холодно, трясет всего, а в висках: бум, бум, бум!
И вдруг в кишках закрутило…
Рвать его стало-дело известное, — все внутренности выворачивает.
Одну воду пил — а это, братики мои, хужей всего.
Видать, выпил он тифозной воды. Тут бы в самый раз рому. По литру в день. Или бы молочка от бешеной коровки. А все, верно, оттого, что съел он на ужин подлую тварь — селедку и потом напился воды. После этой рыбы положено пропустить кружечку хорошо выдержанного пива. Лучше всего старое будейовицкое или же великопоповицкое. И ничего тебе не сделается. А воды напьешься — и враз в животе революция!