Неудивительно поэтому, что, уезжая в январе из Москвы, Г. Коль заявил, что объединению Германии «дан зеленый свет», и никто не опроверг такого утверждения.

[27] См. Правда. — 1990. — 3

Именно после этого — и только после этого — при встрече Дж. Буша и Г. Коля в феврале 1990 года ими было твердо решено настаивать на полноформатном вхождении объединенной Германии в НАТО — раньше они опасались, что Советский Союз не допустит этого. О том, что дело обстояло именно так, потом, после июльского визита Г. Коля в СССР, достаточно ясно скажет не кто иной, как сам Буш. Приветствуя официально выраженное теперь советской стороной согласие на вхождение объединенной Германии в НАТО, он заявил:

«Пять месяцев назад, в феврале, канцлер Коль и я пришли к единому мнению в отношении того, что объединенной Германии следует сохранить полное членство в Организации Североатлантического договора, включая ее военную структуру» [28] .

Как явствует из заявления, до февраля 1990 года западные лидеры не исключали вариант по крайней мере неполного членства объединенной Германии в НАТО, в частности невхождение ее в военную организацию НАТО.

Между тем только в марте, то есть после того, как натовский поезд ушел или во всяком случае уже двинулся в путь, мы стали заявлять о неприемлемости включения будущей Германии в НАТО, поскольку это вело бы к слому сложившегося в Европе равновесия — основы стабильности, взаимного доверия и сотрудничества [29] . И только тогда же, 14 марта, была изложена в форме Заявления МИД СССР более или менее обстоятельно разработанная советская концепция по вопросам, связанным с объединением Германии.

Но было слишком поздно, тем более что после состоявшихся 18 марта выборов, в результате которых к власти в ГДР пришло новое правительство во главе с де Мезьером, переговоры по германским делам, ведшиеся по формуле «2 + 4», очень скоро стали вестись фактически по формуле «5–1», то есть СССР остался на них в полном одиночестве. Не могли помочь делу и начавшиеся импровизации с нашей стороны в диапазоне от «нейтрализации» Германии (что было, конечно, нереалистично) до вхождения ее в оба союза — НАТО и ОВД (что было просто алогизмом, тем более в условиях, когда дни ОВД были сочтены).

А закончилось дело известно чем: во время июльского визита Г. Коля в СССР советской стороной были официально сняты возражения против вхождения объединенной Германии в НАТО. Вряд ли можно удивляться, что один из журналистов, сопровождавший Г. Коля на обратном пути в Бонн, писал потом: «Сказать, что канцлер был доволен переговорами, — значит не сказать ничего. Коль весь светился от удовольствия» [30] .

Факт нашего согласия на то, что еще вчера считалось «немыслимым» и «нарушением баланса в стратегическом звене мировой политики», пытались объяснить в основном следующими тремя обстоятельствами. Во–первых, тем, что на состоявшейся в июне в Лондоне сессии Совета НАТО главы государств — членов этой организации приняли декларацию о предстоящей трансформации НАТО в более политизированную организацию и о пересмотре ее военной доктрины. Во–вторых, тем, что ФРГ в лице Коля взяла обязательство не размещать на территории бывшей ГДР иностранные войска и соответственно не допускать туда ядерное оружие. В–третьих, тем, что Коль пообещал, что общая численность бундесвера не будет превышать 370 тыс. человек, что, дескать, почти в два раза меньше общей численности вооруженных сил ФРГ и ГДР до их объединения.

Но время идет, а обещания насчет трансформации НАТО и пересмотра ее военной доктрины остаются все еще проектами, в то время как ОВД перестала вообще существовать, а советская военная доктрина была пересмотрена в одностороннем порядке еще за три года до лондонской сессии Совета НАТО, и, следовательно, давно уже начата и идет полным ходом перестройка Советских Вооруженных Сил. Как резонно заметил М. С. Горбачев в беседе с Г. — Д. Геншером 18 марта 1991 г., говоря о НАТО,

«нам не очень видна ее трансформация с точки зрения формирования общеевропейских структур безопасности. Речь, скорее, идет об укреплении механизма безопасности только для тех, кто входит в эту организацию» [31] .

Неразмещение иностранных войск и ядерного оружия на территории Восточной Германии — это, конечно, хорошо. Но в условиях самороспуска ОВД и ухода советских войск не только из Восточной Германии, но также из Венгрии, Чехословакии и Польши не может не возникать вопрос: почему, собственно, в этих условиях должны оставаться иностранные войска и тем более ядерное оружие на территории Западной Германии? Задают этот вопрос не только советские люди. Вот что заявил в этой связи, например, известный политический деятель ФРГ Эгон Бар:

«Откровенно говоря, я поражен согласием Горбачева на включение объединенной Германии в НАТО. Я был удивлен, что при этом не затронута судьба атомного оружия. Можно сказать, что Североатлантическим союзом одержан величайший триумф» [32] .

Что же касается того, что численность бундесвера будет ограничена 370 тыс. человек и что это якобы означает сокращение чуть ли не вдвое суммарной численности армий ФРГ и ГДР до их объединения, то этот аргумент вообще логически несостоятелен. Ведь раньше–то эти две армии находились по разные стороны баррикады. Следовательно, суммировать их неправомерно. Логика, скорее, требует того, чтобы из прежней численности бундесвера (495 тыс. человек) была вычтена численность прежней армии ГДР (173 тыс. человек). Стало быть, у бундесвера должно было бы остаться не более 322 тыс., а не 370 тыс. человек.

Из наших контактов с западными представителями, да и из публичных заявлений некоторых из них нам известно, что Г. Коль действовал в вопросах объединения Германии столь настойчиво, а подчас и поспешно (не всегда даже консультируясь со своими союзниками), исходя из принципа «куй железо, пока оно горячо». В данном случае это означало, что он торопился завершить дело объединения Германии (может быть, быстрее, чем было бы оптимально выгодно самой Германии), опасаясь, как бы оно не застопорилось в случае каких–то неблагоприятных для Запада перемен в Советском Союзе. Таким образом, и здесь негативную роль сыграло нарастание у нас внутренних трудностей.