Вроде проняло и вдохновило. Но только вроде.

— Солому, что ли, поменять? — философски осведомился все тот же толстый кат у своего подручного.

— И все?! — обалдел я от вопиющего непонимания ситуации. — А подлечить, переодеть, покормить, наконец?! Вон у парня кости торчат!

— Дык оно, конешно, того, но ежели нечем, так тогда и никак, — беспомощно развел руками кат, но лукавинка в глазах явно противоречила простодушным словам.

С минуту я вдумывался в красноречивое пояснение, после чего до меня дошло — денег хотят. Все правильно, московская милиция, что уж тут поделаешь.

Пришлось слазить в кошель за серебром.

— А вот ежели того, то тут и мы расстараемся — чай, не без понятия, — оживился кат и мигнул одному из подручных, который проворно испарился в неизвестном направлении. — Нынче же пожрет от пуза, — заверил толстяк.

— То есть как это — только пожрет? А остальное?! — возмутился я.

— А хотишь, порты холодные [46] ему поменяем? — равнодушно предложил он замену одной услуги на другую. — Пущай голодный, но зато в чистом спать ляжет.

«Кажется, мало дал», — понял я.

Пришлось извлечь остальное, что только было в карманах. Горсть серебра не производила особого впечатления, но среди копеек-семечек затесался толстенький ефимок, а потому палач расплылся в улыбке и наконец-то целиком согласился со мной:

— Ан и впрямь, лучшее всего, чтоб и пожрал, и одежку сменил. Мазей вот никаких нет.

— И у меня пусто, — зло заявил я и в качестве наглядного подтверждения своих слов потряс пустым кошелем.

— Дак и я к тому, — сочувственно вздохнул он и покосился на мой перстень.

Ну уж дудки.

Во-первых, это подарок царя за Стражу Верных.

Во-вторых, цена его такая, что можно скупить с потрохами всех московских лекарей, чтобы они пользовали меня до скончания моих дней.

В-третьих… Впрочем, достаточно и перечисленного.

— А за взятки тут никого еще не карали? — полюбопытствовал я. — А то поспособствую. И поверь, милый, — я взял его под руку и отвел в сторонку, — ежели сей миг к нему не придет лекарь, который смажет везде, где можно, и тем, чем положено, то через час здесь одним катом будет меньше.

Кажется, мой лирический многообещающий тон пронял его суровую, но любвеобильную душу куда сильнее, чем мой первоначальный крик.

Во всяком случае, после его выразительного кивка второй подручный тоже испарился.

— И не вздумай надуть — проверю, — пообещал я перед уходом.

— Да что ж ты такой гневный, боярин? — пробасил толстяк. — Вона уже бежит к нему Мефодьюшка. Лучше бы заместо того, чтоб пугать… — Но тут же осекся, вспомнив, что в кошеле и впрямь пусто, а потому выжать из меня еще что-то навряд ли получится.

Ладно, с этим кое-как разобрались.

С планом побега я тоже все прикинул — особых проблем не будет. Я даже время назначил — для себя, конечно. Послезавтра, ранним утром, чтоб потом нестись по Москве вскачь при полном отсутствии на улицах ночных рогаток.

Но тут возникла еще одна заминка. Отчего-то Борис Федорович непременно захотел меня окрестить. Что-то вместо напутствия на дорожку.

— Святое Писание ты уже читал, супротив нашего «Символа веры» не споришь, да и сам мне сказывал, мол, жаждешь на Руси остаться. Вот и выходит все одно к другому. К тому ж ты и впрямь близ сердца у меня, и не потому даже, что сын князя Константина, хотя и оно тоже значимо, но и сам по себе. Вот я и желаю стать твоим крестным отцом, дабы ты ведал, что не помер, но жив твой родитель, а потому берег себя и на рожон не лез, — пояснил он свое намерение.

Приятно, что и говорить. Может быть, это сказано им только для моего вдохновения, но все равно…

Только вот насчет рожна — перебор. Там мне выбирать особо не придется — сама обстановка диктовать станет, куда и на что лезть.

Примерно что-то в этом духе я честно и заметил.

— Ан все одно поберегись, — наставительно заметил Годунов, — потому как ждут тебя тут. Да не я один жду, а и сын мой, коему, окромя тебя, опереться не на кого, и… — Он осекся, сделал вид, что закашлялся, а после паузы сказал явно не то, что хотел вначале: — Одним словом ежели, все тебя ждем.

Интересно все-таки, и чего ему приспичило окрестить меня именно сейчас? Или он и впрямь испугался, что я там приму латинскую веру?

Ох, чую, не обошлось без отца Антония, который крепко насел на меня на обратном пути, вдохновленный тем, что я старательно штудирую подсунутую им литературу.

Вообще-то читал я ее исключительно с практическими целями — вооружиться соответствующими цитатами на все случаи жизни. Но, разумеется, священнику и в голову не пришло, что у меня сугубо меркантильное отношение — решил, что я проникся.