Вообще-то я ужасно не люблю посещать места, где надо вести себя тихо и говорить шепотом. В любой библиотеке через пятнадцать минут я готова вскочить, вцепиться себе в волосы, заорать «АААААААААААА!!!!!!!!!!» и в панике убежать на улицу.

И еще я не люблю библиотеки, потому что там мало платят библиотекаршам. Мне жалко людей, когда у них нет денег. Перед тем как сдать книжку, мне хочется положить в нее сто рублей. Я не люблю, когда люди нищие.

Кому сейчас нужен архив ВДНХ? Кому нужна работа его заведующей? Сколько платят ее сотрудницам?..

Я шла и заведомо жалела этих тетушек. Я им сочувствовала, ведь они хранят то, что никому давно не нужно. А ведь это, наверное, так обидно. Просто по-человечески обидно. Они прошлый век. И так получилось, что этот век сейчас не в моде, что ли. Не востребован он. Его даже не уважают и смеются. Визжащие розовые поросята и огромные пятнистые коровы — это сейчас не красиво. Этим не гордятся. Это не достижение.

— Здрасти, — говорю, — я вам звонила.

— Здравствуйте, — отвечают, — вы со мной разговаривали.

— Мне, — говорю, — нужны чертежи главной арки.

— Мы, — отвечают, — подготовили необходимую документацию. Давайте посмотрим, что у нас есть.

— Давайте, — говорю, — посмотрим…

— Что ж, — отвечают, — пойдемте…

Тетенька заведующая ходит на работе зачем-то в синем халате. У нее в подчинении три сотрудницы и они тоже в синем. Потому что у них здесь порядок. А по порядку нужна униформа. Если подумать, то ходи они голыми весь день — никто не увидит. Хоть ногти сиди и крась круглосуточно — никто не проверит! Начальство не заругает. Профком не обвинит в разгильдяйстве. Потому что уже нет профкома. И правила, согласно которым работники должны быть в униформе, уже никто не найдет!.. Но у них порядок. И часы работы. И даже санитарный день.

Знаете, почему? Потому что они упрямо говорят: «НЕТ». Как бетонные скульптуры, из которых торчит арматура, как все павильоны.

Упрямо сжатые губы: «НЕТ».

В архиве есть мягкий уголок, где посетители могут переждать очередь в читальный зал. Кресла старые, но с накидками. На журнальном столике несколько газет веером. Веером, потому что красиво. А газеты — потому что ожидая очередь можно скоротать время за чтением прессы.

Я была у них единственным посетителем за последний год… Газеты лежали свежие. Тетушки в синих халатах ждут людей каждый день. Читальный зал рассчитан на 20 мест.

Принесли папки. Огромные, из полинявшего картона. Листаю, а там все чертежи от руки, чернилами и пером. Конструкции колонн, общий вид арки, почти все выцвело, чернила съела пыль, но видны виньетки, которые рисовал архитектор. А бумага называется почему-то синька, хотя на самом деле желтая. Краешек листочка поднимаешь, он ломается. Уже даже не рвется. Потому что ветхое. Заведующая замечает это и говорит, что вот-вот будут реанимировать бумагу, вот-вот приедут люди, которые умеют бумагу лечить. «У нас тут такая глобальная реконструкция намечается, что вы! Это вам повезло, что сейчас пришли, иначе бы документы увезли на реставрацию! Это вам повезло еще, повезло…»

Я знаю, что она врет. У них нет на это денег. Но она ни за что в этом не сознается. Потому что — НЕТ.

В шкафу стоит проигрыватель. Помните, были такие неподъемные. В восьмидесятых годах считалось шиком — огромные, черные. И грампластинки можно играть, и даже радио есть. Шик! Кайфовый мафон. Я склоняюсь над чертежом, хочу понять, этот мне нужен или другой — вдруг за спиной Людмила Зыкина: «Течет рекааа Волгааа, течет река Волгааа, а мне семнааадцать лееет». Мне спину жаром обдало и пот на лбу выступил. Это у них проигрыватель запел. Даже не он сам, а радио.

Я не знаю радиостанцию, которая бы передавала Людмилу Зыкину. Даже Маяк сейчас ее не передаст ни за что. Точно говорю. Это же понятно. Что они там все с ума посходили? У них там рейтинг, какая Зыкина…

И я поняла. Я вспотевшим лбом поняла, что никто это сейчас не передает. Это проигрыватель ловит волны, которые бродят по ВДНХ еще с тех-тех времен. Еще когда Зыкину передавали из всех громкоговорителей, она пела громко и ее даже поросята слушали — вот как тогда Зыкину уважали. Может быть, ту радиостанцию давно закрыли, это и не важно. Волны-то не закроешь, они остались. И теперь бродят по всему бывшему Советскому Союзу, ищут приют, находят себе вот такие старые проигрыватели и там поселяются, как приведения.

Я это точно поняла.

В архиве ВДНХ висит календарь 1989 года. На нем все очень круто. Потому что там фотомодель и современная техника. Фотомодель с модной стрижкой каре сидит на столе рядом с новейшим достижением инженерии — ЭВМ-какой-то номер. Фотомодель склонила голову, как это раньше всегда просили сделать в фотоателье, у нее застегнуты все пуговицы вплоть до горла, она положила руку на монитор, а другую, черт побери… на мышку!!! Я и не знала, что тогда были компьютерные мышки! Огромные такие, массивные мыши, практически гири. Такую двумя руками не сдвинешь. Но лицо у фотомодели приветливое, глаза доверительные, а ручки тоненькие. Ты пока в ее глаза смотришь, то кажется, что она сейчас чуть наклонится вперед и знаете, что скажет? Пальчиком так подманит, улыбнется, ты ухо ей подставишь уже почти под самые губы. Интересно же, что шепнуть-то хочет. А она в самое ухо: «НЕТ».