— Погоди. Пусть выговорятся.

Но Кола уже бессовестно распахнул дверь.

— Я говорю тебе, это ужасно, — твердил Фашеи. — Это зашло слишком далеко, и я принял решение. Только надо сначала все сказать маме — оттого-то я ее и привез. Она в восторге от Моники. Я бы не смог отослать ее, не посоветовавшись с мамой.

Кола покрылся холодным потом, он не мог примириться с таким оборотом дела. Он ненавидел себя за то, что вовремя не сумел решиться, ибо путь перед ним расчищался сам собой, а не этого он желал. Ради справедливости он хотел унизить Фашеи так, чтобы, втоптанный в грязь, он утратил права на Монику. Он скорбел, что даже в решающую минуту в Фашеи не оказалось ни капли мужества, чтобы можно было обдуманно и безжалостно ниспровергнуть его, не угрызаясь мыслями о его человеческой слабости...

— Если ты будешь умолять Огвазора, это может помочь.

Фашеи с надеждой взглянул на Колу.

— Что значит умолять Огвазора? — Банделе был полон неуместной ярости и подозрений, но Фашеи сразил его:

— Кола прав. Я хотел поехать к нему сегодня утром, но мама сказала, чтобы я не спешил. А это, кажется, единственное, что может помочь.

— Да забудь ты об этом, Фаш.

— Огвазор не забудет, — пригрозил Кола. — У него слоновья память. Я его знаю. Он не забудет скандала.

— Что ты хочешь сказать? — возмутился Банделе. — Ты же сам говорил, что тебя там не было.

— Мне рассказывали.

— Стало быть, сплетни, как ты можешь об этом судить?

Фашеи смотрел то на одного, то на другого, испытывая благодарность за сердечный тон, заботу и убежденность Колы. Он был так тронут, что даже пошел за выпивкой. Воспользовавшись этим, Банделе прошипел:

— Ты понимаешь, какую игру ты затеял?

— Пусть пресмыкается, если хочет.

— Пусть сам решит, что ему делать.

— А кто ты ему? Дядюшка-опекун?

Банделе долго и отчужденно смотрел на него, но не сказал ни слова. Фашеи вернулся со стаканами.

— Понимаете, все зависит от мамы. Жаль, что папа сейчас за границей. Он сумел бы помочь. Он со всеми знаком.

Банделе ушел от них к Эгбо.

— Я скажу маме...

— Что говорить? Она опять скажет, чтобы ты не спешил. Отправляйся сейчас же и объяснись.

— Ты, конечно, прав. Я... гм... будь другом, если мама спросит, где я, скажи, что мне срочно понадобилось в лабораторию.

— Конечно, конечно.

И Кола почувствовал, что ему, странным образом, стало легче, — что бы там ни было дальше, он приложил свою руку к делу.

Через несколько минут в комнату вошла Моника.

— Вы всегда остаетесь один в этом доме. Простите.

— Я ничего не имею против.

Настала неловкая тишина.

— Спасибо вам, вы выручили меня на приеме.

— Прошу вас, не надо английских благодарностей.

— Но я говорю правду.

— Я знаю. Дело в том, что есть вещи, за которые нельзя благодарить.

— Не понимаю.

— Вас неправильно воспитывали.

— Хотите выпить?

— Нет, не хочу... Мой друг журналист просил передать вам свое восхищение. Он назвал вас неизвестным солдатом Огвазорова кладбища.

— Только бы Айо не услыхал!

— Если захочется, я скажу ему это в глаза.

— Не надо. — Она помолчала. — Как ваша картина?

— Скоро закончу. Наверно, я повешу ее на выставке Секони — только одну картину,

— И ничего больше?

— Нет. Это выставка Секони. Просто я не могу представить себе лучшей возможности показать свою главную работу.

— Я вижу, вы часто приезжаете за Юсеи, но никогда не заходите к нам.

— Мне была нужна только она.

— А мы не нужны — по крайней мере, это откровенно.

— Ее очки будут готовы на той неделе.

— Спасибо. Очень мило, что вы приняли в ней участие.

— Опять благодарность. Да я ее только эксплуатирую.

— Разумеется. Я помню, вы отрицаете доброту и — как вы тогда выразились? — ах да, растрепанные чувства.

— Я говорю вам правду. Девочка позировала мне часами.

— Ладно, не буду спорить. Чем бы вы ни руководствовались, спасибо, что отвезли ее к окулисту.

Снова они в неловкой тишине стояли у окна. Юсеи играла во дворе около пня, под веревкой, на которой сушились разноцветные блузки.

— Не знаю, как это получается, — заговорила Моника, — но я всегда подвожу мужа.

— Вы действительно так думаете?

— Я понимаю его чувства, кажется, иногда я веду себя глупо.

— Вы верите в это?

— Да. Это друзья мужа. Его общество. У меня нет никакого права компрометировать его.