Как назло, Сулла отсутствовал на заседании, но зато перед ростральной трибуной стоял один из его любимцев и обвинялся в тягчайшем преступлении.

Марк Красс собрал в кулак свою волю и смелым, гордым взглядом окинул отцов Рима. «Да они боятся не меньше меня!» — сразу оценил ситуацию ловкий богач, и это придало ему уверенности.

Красс конечно же видел на лицах некоторых сенаторов злорадство и зависть — эти чувства словно невидимая аура окружали любого более удачливого товарища, будь он сенатором или воином, захватившим ценную добычу, торговцем, выгодно продавшим товар, или рабом, получившим теплое место в доме хозяина. Зависть — жестокий палач, во все времена отправлявший тысячи и тысячи людей в небытие раньше положенного срока. Но сейчас беспощадный убийца был в нерешительности — слишком велика возможность получить ответный удар. Сегодня у зависти был сильный противник — страх.

— Да сопутствует счастье и удача Сенату и римскому народу! — свою речь консул Квинт Цицилий Метелл начал с традиционного приветствия. — Сегодня мы собрались по поводу более чем прискорбному: один из наших товарищей обвинен в сожительстве с весталкой. Случай чудовищный для Рима, и мы должны разобрать его со всей тщательностью. Имя обвиняемого — Марк Лициний Красс. Я называю его имя с чувством глубокой горечи и сожаления. Во-первых, я прекрасно знал отца Марка Лициния — консула и цензора, прославившегося порядочностью, чистотой в отношениях с людьми и являвшегося примером для Рима. Во-вторых, сам Марк Красс снискал славу в недавней войне и до сих пор был достоин своего отца. Поэтому я требую справедливости, справедливости и еще раз справедливости.

Речь Метелла была проникнута сочувствием к обвиняемому. Это был хороший знак для Красса.

— Теперь я должен спросить: признаешь ли ты, Марк Лициний Красс, себя виновным в том, что вступил в преступную связь с весталкой Лицинией? — задал консул полагающийся в таких случаях вопрос.

— Нет, уважаемый консул! Более чудовищного и несправедливого обвинения мне не доводилось слышать.

— Не омрачил ли ты свои уста ложью? — послышался голос Квинта Аврелия. — Подумай, Красс, может, лучше рассказать правду отцам-сенаторам. Ведь Лициния очень хороша собой, и я готов понять тебя как мужчина.

— Я прекрасно знаю, что ты, Квинт Аврелий, меня ненавидишь и хотел бы посмотреть, как твоего товарища по сенатской скамье секут до смерти розгами. Но я не стану на себя наговаривать ради того, чтобы доставить удовольствие нескольким ничтожествам.

— Будь воздержанным в словах, Марк Красс, — предупредил консул. — Мы собрались не для того, чтобы оскорблять друг друга.

— Как же быть спокойным, если меня обвиняют в том, чего я не совершал даже мысленно? Я хотел купить у Лицинии виллу и встречался с ней только для того, чтобы склонить ее к выгодной сделке.

— Не хочешь ли ты сказать нам, что ухаживал за Лицинией несколько месяцев лишь с целью покупки у нее заброшенной виллы? — с иронией спросил тучный Валерий Мессала.

— А почему бы и нет, если вилла пришлась мне по нраву? Естественно, понадобилось некоторое время, чтобы уговорить хозяйку продать ее. Вспомни, Валерий, сколько времени ты бегал за Гнеем Корнелием Долабеллой, прежде чем купил у него раба-повара, блюда которого тебе довелось отведать на званом обеде. Полгода, если не больше. Однако никому не пришло в голову обвинять тебя в противоестественном влечении к Долабелле.

Ответа Красса оказалось достаточно, чтобы закрыть рот гурману до конца заседания. В полемику снова вступил неугомонный Квинт Аврелий.

— Вилла нужна тебе, а Лициния, как я понял, не хотела ее продавать. Так почему же весталка так часто посещала твой дом? Надеюсь, ты не станешь это отрицать?

— Моя жена не возражала против ее визитов, так почему это волнует Квинта Аврелия? — заметил Красс. — Весталка приходила по моему приглашению. Можете осведомиться у посыльного Каппадокийца — именно он передавал весталке мои просьбы.

— И все же странно. За время, что ты потратил, уговаривая Лицинию, ты мог купить не одну виллу, и гораздо лучше.

— Это мог сделать ты, Квинт Аврелий, но не я. Марк Красс не привык отступать от намеченной цели. Я пожелал приобрести имение весталки и купил его.

— Кстати, о цене, — встрепенулся сенатор. — Позволь узнать, в какую сумму обошлась тебе вилла Лицинии?

— В двести тысяч сестерциев.

Аврелий рассмеялся.

— Во сколько же ты оценишь мое альбанское имение? — язвительно спросил сенатор.

Эта вилла была предметом гордости Аврелия и приносила ему огромные прибыли.

— Двести пятьдесят тысяч, думаю, смогу дать, — ответил Красс.

Сенатор рассмеялся еще громче. И хотя суммы назывались действительно смехотворные, веселье Квинта Аврелия никто не разделил.

Привели Сальвия — слугу Красса. Мальчик был страшно избит. Он еле переставлял ноги, правой рукой поддерживал левую, видимо, сломанную.

— Что вы сделали с моим рабом? — вскричал Красс.