Вооргот, который в это время долго думал, почему его назвали глупым, вдруг обрадовался.

– Если она олешка, значит я рогатый ОЛЕНЬ! – догадался он, довольный, что разгадал глупую загадку.

Раздался такой гогот, что все присели.

Я недоуменно оглядывалась.

Старый генерал немец наконец-то пришел в себя.

– Воорготъ!!! Сколько вы выпиль, чтобы всю ночь убивать бедный дипломать?!? – он кричал и топал ногами. – Я не скрою ваше плохой поведение! Я буду жаловаться вашей маме!!!

– Пляхой мальчишка! – укоризненно тоже сказала ему я. – Мамка тебя бюдет больно бить!

Вооргот нахмурился.

– Ты учти, что теперь я тебя воспитывать буду, – вытянулась я на цыпочках вдоль него, пытаясь поцеловать, – теперь я твоя жена!

Я так и не поняла, куда все исчезло вдруг. А остались только его тепло и покой и ощущение Вооргота, и его глаза, словно распахнувшиеся навстречу мне... И ничего больше... Ни времени, ни пространства, ни холодного зимнего вечера... И мои руки, которые как-то независимо притянули его голову, и его губы, которые нашли мои и все и застыло, и завертелось, и исчезло в вихре вспыхнувшего в сердце света и чистого, безумного, прохладного и горячего огня, кинувшего меня к нему...

Я даже не знаю, сколько так длилось, даже сколько нас трясли...

– Прочь, все прочь, – услышала я издалека сдавленный шепот Вооргота, который не мог, и не хотел оторваться от меня, как его не трясли и били. – Мы будем спать... Я имею... имею... имею право теперь быть с ней сейчас брачная ночь... Прочь! – ничего не понимая, шептал он, лишь крепче прижимая меня к себе, распустив мои волосы и буквально вжимая меня с неистовой силой, так и не оторвавшись от губ.

Нас буквально трясли и били, но я ничего не хотела понимать и реагировать, не в силах заставить себя оторваться от этих теплых губ и даже думать об этом.

– Не трогать... Кто будет мешать – убью! – на секунду чуть приведенный в себя такой наглостью каких-то теней, мелькавших возле нас и пытавшихся оторвать законных супругов друг от друга, проревел в сторону муж, так и не оторвав ни губы, ни себя, ни рук от меня, а лишь сильней судорожно запустив их в мои волосы...

Я почувствовала, как какая-то чудовищная сила оторвала нас от друга и застонала от разочарования и боли, которую доставило моей душе разъединение с ним.

Я стояла с перекошенным лицом, ничего не в силах сообразить – что, кто, как, зачем причинил мне такую боль, разорвав меня пополам, оторвав от меня часть моей души.

С трудом я смутно сообразила, что мы все еще так и стоим с Воорготом на эшафоте, что, судя по изменению солнца, прошло часов пять времени, что рядом стоит королева и что-то яростно спрашивает меня, что между нами стоят китайцы, упираясь нам в грудь и не давая соединиться.

– Вы здоровы? – спросила королева. – С вами все нормально?

Я поняла, что она спрашивает, как давно мы чокнулись и давно ли у меня очередной приступ сумасшествия, когда я заразила Вооргота и можно ли нас отправлять в желтый дом. Хотя и не поняла, откуда она взялась.

Они ошарашено смотрели на нас, на наши лица, на наше поведение странными, удивленными, большими глазами. Удивление, странная зависть, странный восторг и открытые рты, будто это спектакль из тех самых нехороших кабарэ. Мне кажется, они что-то подозревали.

– Мама? – спросила через силу я, все еще покачиваясь. – Откуда ты взялась? И зачем? – я еще никак не могла примириться с оторванностью от Вооргота. А тот буквально рычал от злости, тяня руки ко мне и чувствуя себя еще хуже в смысле прихождения в себя.

– Вы не сошли с ума? – встревожено потребовала королева. – Доченька, ты опять странно выглядишь! Может тебе поспать?

Я застонала, все еще не в силах преодолеть ощущение Вооргота, стоявшего так близко.

– Ты хоть что-то понимаешь? – ласково спросила она меня.

– Угу... – сказала я. – Вооргот рядом, а мне мешают...

– Так, она больна! – сказала королева строго и яростно. – И ей надо поспать!

– Она будет спать только в моем присутствии! – заявил Вооргот, не отрывая от меня глаз и все еще не видя абсолютно никого вокруг.

– И ты говоришь, они простояли так пять часов? – подозрительно и пронзительно спросила королева маму.

Мама промолчала. Ответ был очевиден.

– И давно они чокнулись? Если так, почему вы сразу не вызывали врача! – рассердилась королева.

Вооргот хмуро смотрел мимо всех на меня.

– Мы поженились! – вызывающе сказал он. Королева вздрогнула. – И я не понимаю, кому пришло в голову отрывать нас, – сказал он сердито и обиженно, – если она моя жена...

– Конечно, – сказала королева успокаивающе, как дебильному ребенку, – конечно... Но только это не повод на протяжении пяти часов устраивать театр для зрителей, которые ошарашено до сих пор смотрят на то, как вы целуетесь. И делать это на глазах у всех столько часов подряд на радость людям... – она повела рукой, и я увидела, что площадь полностью забита народом, который висит даже на деревьях, фонарях и домах в окнах, а крыши усыпаны маленькими человечками с биноклями... – И платят за место такие деньги, которых хватило бы, чтобы наполнить казну... – расстроено сказала она. – Никогда не видела такого поцелуя, на которого хотелось бы смотреть и смотреть, и от которого мурашки по коже идут...