Юркин отец хворал в те дни — так и жив остался: его бот и вся команда не вернулись; одного механика возвратило море с размозженной головой — по паспорту узнали…

Никто и словом не обмолвился о том шторме, стоя возле бота «Заря», на котором начиналась морская жизнь командира дизель-электрохода. Все знали об этом шторме, и те, кто еще не родился, узнают и будут крепко помнить.

Потом сходили на могилу бабушки; постояли у братской могилы, стянув с головы шапки. И пошли домой.

Жгло солнце. Вода в губе была тихая, ясная.

На том берегу Трещанки, застигнутые отливом, лежали на песке два бота. Лежали они, как большие киты, штормом выброшенные на берег, и в их зеленоватых от водорослей и ракушек днищах и склоненных над землей мачтах было что-то беспомощно-жалкое, навсегда потерянное.

— Опоздали, — сказал дядя, — ушло море и не взяло их с собой. Так ведь и с человеком бывает. Опоздает к своей большой воде — и кончен человек… Ну, поехали. Домой. А то я уже философствовать стал.

Возле дома их встретил дядя Федя.

— Опохмелиться бы, — сказал он, — ух голову ломит!..

Вечером, перед тем как лечь спать, Юрка слыхал, как дядя Ваня говорил отцу:

— Дело, конечно, твое, в этих делах не прикажешь, но я бы взял тот сейнер. Доказал бы, на что годятся их судоводители… Хотя б из самолюбия взял.

— Хлопотливое это дело, — вздохнул отец, — все уже наладил, сработался, и снова все начинать…

— Как знаешь. Может, и провалишься. Но если вытянешь, всем нос утрешь.

— Ну, будем спать. — Отец выключил свет и в темноте вздохнул.

А утром, собираясь в школу, Юрка услышал, как дядя Ваня не очень вежливо сказал Валерию:

— Нет уж, от этого избавь. Да, знаю начальника Мурманской мореходки, семьями дружим, а здесь и пальцем о палец не ударю. Будешь стоить — примут без всяких писем и звонков…

— Да я понимаю, — сказал Валерий, и Юрка вдруг увидел, какое у него красное, жгуче красное, можно сказать, огненное от волнения лицо. — У них конкурс большой — все рвутся в мореходку. Кому какое дело до меня? Всех лишних резать будут под корень. А так бы хоть внимательней спрашивали…

— Нет, — повторил дядя, — уж это не по моей части, и тебе не советую идти по этой дорожке. Ты же здоровенный, умный парень, зачем тебе…

— Да я так просто… — смешался Валерий. — Думал, вам ничего не стоит. Подумаешь, парочку слов накатать… Ну, а если это так трудно — не надо.

— Ты, я вижу, еще обижаешься? — Дядя отставил чашку с чаем и внимательно посмотрел на него. — Да, это мне трудно. Невозможно.

Юрка пошел в школу, понимая, что разговор у них был крупный и он слышал только конец его.

Вернувшись, узнал от Васька, что дядя Ваня с отцом отправились на сейнер: уж очень дяде не терпелось посмотреть на отцовское судно.

Час спустя Юрка видел, как дядя Ваня оглядывал приборы в штурманской рубке, на камбузе трогал руками плиту, бачки, никелированный электрокипятильник на десять литров — как закипит, так зальется звоночек.

Спустился и в жилые кубрики.

— Ничего, — сказал он, — правда, тесновато, но ничего. Наконец-то и о морских колхозниках заботиться начали.

Зато на верхней палубе он дал отцу такого нагоняя, что даже Юрке стало неловко, и он, чтоб отец не видел его, спрятался на корму. Ругался дядя из-за того, что траловые сети лежали на палубе сырые и грязные, с запутавшимися в ячеях рыбинами, с бородами водорослей…

— Капрон? — Дядя пощупал кончиками пальцев сетевую дель.

Отец промолчал.

— Под суд тебя за это отдать надо. Сколько тысяч стоит такая сеть? А долго служит она вам?

Юрка даже разозлился на дядю за такой тон: Валерию отказал, отца отчитывает… А вначале казался таким спокойным и добрым, сколько подарков привез!

Через два дня отец ушел в море, ушел на другом сейнере — всего на один пробный рейс, как объяснил он своей команде. А вскоре, со следующим рейсовым пароходом, уехал дядя.

На прощанье он звал всех погостить в Архангельск, где жил, и долго махал с рейдового катера провожавшим его дедушке Аристарху с матерью, Валерию, Юрке и маленькому Ваську.

Когда ехали на дорке назад, Валерий спросил у Юрки:

— Ну как тебе он?

— Силен, — ответил Юрка. — Будь здоров.

— Верно. А все-таки я ждал от него большего, — сказал Валерий. — Тоже обюрократиться немного успел. Как только человеку дают большой пост, так он и начинает портиться. Такой уж, наверно, закон. Родственного у него маловато.