Спать мне не хотелось — но как только затылок коснулся подушки, я выключился. Как недавно в автомобиле.

В этот раз мне снились сны. Или обрывки одного и того же сна. Началось всё в той самой клинике, откуда мы уходили, отстреливаясь. Только на этот раз я был один, и понял, что стою, всматриваюсь в лицо Жана.

Жан умер. Теперь я видел разницу: не только восковое, осунувшееся лицо, но и безжизненные ровные линии на мониторах позади него.

С каждой секундой мне становилось всё страшнее. Когда я вновь бросил взгляд на Жана, мне показалось, что на мёртвом лице появилась улыбка. Ещё раз посмотрел — рука под одеялом сдвинулась — словно мертвец пытался, пусть и медленно, выпростать руки, опереться ими, подняться.

Мне удалось повернуться спиной к нему, сделать шаг в сторону двери. Дверь была плотно закрыта, но я помнил, что её не так давно сломали.

Повсюду бегали люди. Не все они работали в больнице. Мне казалось, что я вижу полицию, ещё каких-то людей с оружием — солдаты? Что случилось, почему солдаты? Я не думал. Мысли постоянно возвращались к Жану, и я новым, проницающим всё зрением видел, как он, неловко опираясь окоченевшим руками, усаживается, затем встаёт и бредёт, бредёт по коридору — вслед за мной.

Люди обходили меня, старались не прикасаться. Словно я был заразным. Несколько раз я встречался с кем-то взглядом и человек пугался — я видел страх.

Вот оно.

Люди смотрели куда-то за спину мне и менялись в лице. Почти все тут же сворачивали в сторону. Даже те, кто был с оружием. Навстречу мне выскочила та дежурная, у которой я получал пропуск — лицо её изменилось так страшно, что я понял: оглядываться не стану. Бросился бегом. И во сне начал понимать, что это сон — воздух сгущался, им не только становилось трудно дышать, он обволакивал все члены и бег превращался в судорожные попытки сдвинуться ещё хоть на шаг.

Коридоры пусты. Все разбежались. Я замечал следы от пуль на стенах, брызги крови.

Вот он, лифт. Я нажал на кнопку — лифт здесь, на этом этаже — и вздохнул было от облегчения. И навстречу мне шагнул, довольно оскалившись…

Я проснулся. Резко, внезапно выпал из сновидения — кошмара. Ники так и сидела на диване, спиной ко мне, опустив голову. Дракон на её спине, казалось, спрятал голову ей подмышку. Хотелось бы мне быть на его месте…

Я уселся. Движение показалось мне чересчур медленным. И сброшенный было кошмар едва не явился вновь: на долю секунды мне показалось, что если я окликну её, то обернётся вовсе не она, а…

Она вздрогнула. Помотала головой. Оглянулась, посмотрела на часы. Я тоже посмотрел — половина четвёртого утра.

— Брюс, тебе…

Она осеклась. Схватила пульт, несколько раз щёлкнула кнопкой. На экране появился комиссар Лакруа. Странно, неужели он всё ещё там, в больнице? Ники несколько раз промахнулась по кнопке, пока не нашла, как прибавляется громкость.

— … мы не знаем, как это произошло. Нет оснований считать, что это убийство. Основной версией сейчас является преступная халатность…

Ники кинулась к столику, схватила телефон. Я видел, как изменилось её лицо. Мне оно вовсе не понравилось.

Комиссар на экране запустил руку в карман.

— Извините, — услышали мы его голос. — Пока что это всё, что я могу сказать.

На экране возник другой кадр — главный вход в клинику.

— … что эта загадочная смерть не связана с…

Ники выключила телевизор, отбросила пульт в сторону.

— Что с ним? — спросила она резко. Она услышала ответ, а я увидел, как Ники бледнеет.

— Как это случилось?

Короткая пауза.

— Как такое могло случиться? Господи, вы понимаете, что это был…

Она швырнула телефон в сторону, не дожидаясь ответа. Сжала кулаки. Я ощутил, как пространство вокруг плывёт, как рябью иду я сам — ладони теряли плотность, их очертания искажались. В каждое ухо словно забили килограмм ваты.

Я понял, что делает Ники. Что пытается сделать.

— Нет! — воскликнула она. Подняла ладони, прижала к вискам. Со мной творилось что-то неладное — я то видел себя в салоне «Торнадо», то в давешнем такси, то в душе, то в палате рядом с Софией.

Ноги не держали меня. Я скатился с дивана. Ники стояла на полу, прижимая ладони к вискам, и всё вокруг шло рябью, меняло цвет и плотность.

И всё это кончилось. Разом, неожиданно. Ники упала на колени, закашлялась. Как тогда, в лесу, когда Поль ударил её.

— Нет, — шептала она, пыталась подняться на ноги и не могла. — Нет, нет…

Я поднялся на ноги. Мир вокруг уплотнился. Весь, кроме меня. Я всё ещё шёл рябью — руки то становились полупрозрачными, то уплотнялись. Всё тело кололи миллионы иголок, затылок пекло, сердце колотилось в груди, как бешеное.