Я снова вышел на улицу. Утро было жаркое и безветренное, но я все острее чувствовал холодок на спине, между лопатками. Я все время смотрел в витрины магазинов. Потом неожиданно остановился якобы прикурить и огляделся. За мной шла масса народу. Сотни людей спешили на работу.

Как только открылись фирмы, торгующие подержанными машинами, я поехал в одну из них. Владелец с полнейшим равнодушием, не вынимая изо рта сигары, посмотрел на мой «форд» и, жалобно объяснив мне, что дела у него — хуже некуда, предложил купить его за полцены. Я знал, что больше мне не получить, но тем не менее заверещал, как раненый торговец коврами, и уехал. А через двадцать минут вернулся и отдал ему бумаги, а он выписал чек. Теперь и он меня запомнит. Я вопил даже громче, чем он сам.

Я взял такси и поехал на пирс, то и дело поглядывая на часы. Начав беспокоиться о коротышке, они первым делом пойдут туда. Успеть бы. У ворот никого не было, а когда я поинтересовался у сторожа, не спрашивал ли меня кто, он отрицательно покачал головой.

— Но зато вам пришла телеграмма, — сказал он.

Телеграмма была от Картера. Он сообщал, что начало переговоров насчет подряда отложено, и он вернется только завтра. Мы выехали на край пирса, я попросил водителя подождать и пошел за сумкой. На обратном пути нам никто не встретился. Я отдал ключи сторожу, туманно объяснив ему, что вынужден уехать в Нью-Йорк, так как у меня серьезно заболел родственник.

Когда я вернулся на автобусную станцию, кассир, важно хмыкнув, потянулся за моим билетом прежде, чем я успел раскрыть рот. Я положил сумку в багажное отделение и снова посмотрел на часы. Было десять минут одиннадцатого. Я пошел в банк, получил наличными по чеку и закрыл счет.

В том же квартале был телеграф. Я послал оттуда телеграмму Картеру. Теперь он сможет нанять в Новом Орлеане нового водолаза. Хоть это-то я просто обязан сделать для него.

Последние десять минут я был как на иголках. Все время озирался, ожидая, что они могут появиться в любую минуту. Глупо, конечно. Ведь я не знал в лицо никого из них, кроме Баркли. Наконец была объявлена посадка на автобус, и я забрался внутрь. Я сел на сиденье возле прохода, подальше от окна. Напряжение росло. Ожидание делалось совсем невыносимым. Наконец водитель закрыл дверь, и мы тронулись.

Низенький человек, что сидел на соседнем сиденье, у окна, спросил, куда я еду. Я ответил, что в Нью-Йорк.

— Только не обижайтесь, — сказал он, — но я его не переношу. Там кругом одни иностранцы.

Пока он рассказывал мне, что именно плохо в Нью-Йорке, водитель включил кондиционер и увеличил скорость. Мы проезжали окраину города.

Я вдруг отрубился. Как будто во мне что-то расплавилось. Потом, так же неожиданно, пришел в себя и огляделся. Наверное, прошло какое-то время, потому что мы ехали уже по сельской местности. Пассажиры, сидевшие на соседних сиденьях, таращились на меня. А тот, что не любил Нью-Йорка, тряс меня за рукав.

— Решил вот разбудить вас, — смущенно улыбнулся он. — Вам снился какой-то кошмар.

— Большое спасибо, — ответил я. С меня градом лил пот.

— Наверное, вам снился пожар, — сказал он. — Вы все время стонали и твердили что-то о дыме.

Мы приехали в Новый Орлеан в четверть одиннадцатого вечера. Пассажирам, едущим дальше на восток, надо было ждать следующего автобуса сорок минут. Я подозвал цветного мальчишку, дал ему багажную квитанцию и доллар.

— Принеси мою сумку, — говорю. — Хочу немного привести себя в порядок, прежде чем ехать дальше.

Он притащил сумку. Я зашел за угол, якобы направляясь в умывальную комнату, быстро выскочил через боковую дверь и подозвал такси. Остановился я в маленькой гостинице недалеко от Кэнэл-стрит, записавшись в журнале постояльцев под именем Джеймс Р. Мэдигэн. В номере обследовал свою физиономию. Синяки проходили. Через несколько часов они будут едва заметны. Я налил в раковину горячей воды и снова принялся делать себе примочки, одновременно паря правую руку. Опухоль спадала.

Они могут узнать, что я не поехал дальше на автобусе. Они могут даже узнать, что я был в этой гостинице, и начать искать человека по фамилии Мэдигэн, но дальше дело не пойдет.

Гарольд И. Бертон — всего лишь имя на чеке на пятнадцать тысяч долларов, и им в жизни не придет в голову, что я поехал обратно в Санпорт.

Я обдумал ситуацию. Чтобы добраться до Санпорта со снаряжением, мне придется купить какую-нибудь машину типа «универсал». А когда мы отплывем, просто бросить ее? Нет, лучше поставить в гараж. Через год ее продадут, чтобы компенсировать расходы за хранение, а если кто и удосужится заинтересоваться ею, то узнает, что ее оставил человек по фамилии Бертон, который ушел в Бостон на небольшой яхте, да так и сгинул. И раньше случалось, что люди пропадали в море, особенно те, что ходили в одиночку.

А что потом, когда я высажу их в Центральной Америке? Теперь мне казалось, что лучше всего податься во Флориду. Там можно затеряться среди тысяч и тысяч людей, которые так или иначе живут морем, обрасти новыми связями, сменить имя и биографию и стать другим человеком. Я разорвал все свои документы и спустил их в унитаз вместе с остатками автобусного билета. А когда лег в постель и потушил свет, заметил, что опять думаю о ней.

Проснулся я около восьми часов утра. Торопливо побрился, отметив про себя, что мое лицо почти пришло в норму, и надел чистый льняной костюм. К городу подкрадывалась липкая новоорлеанская жара. Ярко-желтый солнечный свет заливал Кэнэл-стрит, рассыпаясь множеством бликов на стекле и хроме идущих по ней машин. Банки открываются только через час.