Избранное
вернуться

Аронзон Леонид Львович
Шрифт:

1961

" Мы — судари, и нас гоня "

Эрлю

Мы — судари, и нас гоня брега расступятся как челядь, и горы нам запечатлеют скачки безумного коня. И на песок озерных плесов, одетый в утренний огонь, прекрасноликий станет конь, внимая плеску наших весел.

1965

" Хорошо на смертном ложе "

Хорошо на смертном ложе: запах роз, других укропов, весь лежишь, весьма ухожен, не забит и не закопан. Но одно меня тревожит, что в дубовом этом древе не найдется места деве, когда весь я так ухожен.

1967

СТИХИ ДЕТЯМ

У МЕНЯ ЧЕТЫРЕ БРАТА

У меня четыре брата. Ну, а я, конечно, пятый! Когда мне давали соску, Сшили старшему матроску! Старший брат носил матроску, И второй носил матроску, Ту же самую матроску, Когда вырос старший брат Третий брат носил матроску, Ту же самую матроску, Ту же самую матроску, Из которой вырос брат. А когда и третий вырос, То ее надел четвертый, Ту же самую матроску, Из которой вырос брат. Наконец, подрос четвертый, Наконец, четвертый вырос, И в желанную матроску Нарядился я тотчас! Только я надел матроску, Как сказала мама: “Ах!” Как сказала мама: “ Ах! Две дыры на рукавах!” Может быть, от этих слов Разорвался сбоку шов. Дружно лопнули заплаты, Проступили всюду пятна. Ничего не говоря, Отвалились якоря! И остались от матроски Только дырки и полоски! “Ну и ну, — сказала мама, — Самый младший — трудный самый. Все четыре старших брата Были очень аккуратны. Старший брат носил матроску, И второй носил матроску, Двое братьев предпоследних Надевали столько раз. Ты же раз надел матроску, Только раз одел матроску, И остались от матроски Только жалкие обноски Только жалкие обноски, Только дырки и полоски!”

ИГРА

Вместо утренней зарядки мы играли с мышкой в прятки. Я водил — считал до ста, потом искал во всех местах: в дырках, норках, в каждой щели, в сумке, в тумбочке, в постели. Я смотрел во все глаза: нету мышки! Чудеса!.. До сих пор бы я искал, если б брат не подсказал: — Ты пока считал до ста, мышка спряталась в кота.

ТАКСИ

Шум и хохот в гараже: заяц едет на еже. Еж у нас теперь такси, хочешь ехать — попроси!

КТО ВИНОВАТ

Двойку, двойку, двойку, двойку получила я опять. Виновата в двойке клякса, что попала мне в тетрадь. Как она туда попала, не могу никак понять. Виновато одеяло, и подушка и кровать в том, что в школу опоздала Я опять. опять, опять. В том, что я стакан разбила, виновато только мыло: ведь когда стакан я мыла, мыло слишком скользким было. Я вчера подралась с братом, но ничуть не виновата: ну, с какой, скажите, стати он пускал по ванной катер? Ведь собралась куклам платья в это время постирать я. Виноват, конечно брат, только он и виноват. Виновато все вокруг. Кто обжег меня? Утюг! Кто мешал решать задачи? Телевизор, кот и мячик. До сих пор мне непонятно, кто на форму ставит пятна! Но ведь что бы не случилось, попадает только мне!

ВЕТЕР

Ветер тучи к нам пригнал, долго бился у окна и стучал и хлопал дверью, гнул траву, ломал деревья и, свистя, ревел от злобы. Нарисуй его! Попробуй!

НЕ ХВАСТАЙ

Хвастал дым: “Я выше крыши, из огня живым я вышел! “ Грянул гром ему в ответ, ветер дунул — дыма нет.

ИЗ ЯНА БЖЕХВЫ

Муха шла по потолку и сказала пауку: — Посмотри-ка: там, под нами, люди ходят вверх ногами!

ПОД ЗОНТОМ

Хлынул дождь. Малышка гриб крикнул: “Мама, я погиб!” Но сказала мама-гриб: “Нам не страшен дождь и грипп: наши шляпки как зонты, под дождем не мокнешь ты. Мы под солнцем и дождем и полнеем и растем!”

СТАНУ ВЫШЕ ВСЕХ

Завтра встану рано,

встречу великана,

и как только встречу —

прыг ему на плечи!

Вот когда я стану

выше великана!

ОБ АВТОРЕ

Валерий Шубинский

ПОЭТИКА ЛЕОНИДА АРОНЗОНА

(тезисы)

1

Одна из важнейших проблем, возникающих при анализе любого литературного явления последних десятилетий — проблема контекста. По отношению к поэзии Аронзона она замечательно иллюстрируется тремя его книгами, вышедшими посмертно.

Наиболее полное собрание стихотворений Аронзона появилось в 1998 году в издательстве "Гнозис". В предисловии к этому собранию, написанном поэтессой Викторией Андреевой, сказано: "Среди послевоенных теркиных и под бдительным оком отцов-попечителей… самое большее, что могли себе позволить шестидесятые — это конформный тенорок Окуджавы, наигранную искренность Евтушенко, пугливый авангард Вознесенского и пароксизмы женственности Ахмадуллиной да дюжину интеллигентски-робких Кушнеров… По существу это были все те же проявления маяковско-багрицкой советчины… Наряду с этим… дозволенным цензурой искусством возник мир "отщепенцев", поднимавшийся совсем на иных дрожжах."