После 1871 года в российский оборот вошли новые термины. О тех, кого ссылали в Восточную Сибирь, в Забайкалье, теперь говорили, что они в «Местах отдаленных»; о тех, кого ссылали ближе, в Западную Сибирь, говорили, что они в «местах, не столь отдаленных». Среди значительного количества народников начали вырабатываться принципы общения с жандармами – не выдавать товарищей и использовать суд для пропаганды своих идей. На многочисленных студенческих сходках читали стихи Иоганна Гете: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!»

В революционерах типа Нечаева попытался разобраться Федор Достоевский: «В нашем обществе, особенно среди нынешней молодежи, может быть как никогда велика жажда правды и более того – готовность пойти на все, на любые жертвы и на самопожертвование ради правды – вот национальная черта поколения. Но весь вопрос в том и состоит, что считать за правду». Пытаясь понять, кто виноват в разгорающемся конфликте власти и общества, еще во время нечаевских процессов Ф.Достоевский начал журнальную публикацию своего романа «Бесы»: «Ясно было, что в этом сброде новых людей много мошенников, но было несомненно, что много и честных, весьма даже привлекательных лиц, несмотря на некоторые все-таки удивительные оттенки. Честные были гораздо непонятнее бесчестных и грубых, но неизвестно было, кто у кого в руках»,

«Бесы» очень понравились Константину Победоносцеву, несколько раз беседовавшему о них с Достоевским. Победоносцев, выходец из незнатной семьи, закончил петербургское Училище правоведения, преподавал на кафедре гражданского права в Московском университете и являлся восходящей звездой высшего петербургского чиновничества. С1861 года тридцатипятилетний Победоносцев стал преподавать право цесаревичу Александру и другим детям императора и вскоре был назначен воспитателем наследника престола. Победоносцев, как и Достоевский печатался в «Русском слове» М.Каткова, писал о судебной реформе. Главной его идеей и целью стало укрепление монархической власти: «Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, эта, к сожалению, утверждающаяся в умах даже и лучших у нас людей идея, будто всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной». Достоевский писал о том, как были построены и организованы кружки-пятерки Нечаева, или о сути общественной жизни в России: «Я никогда не мог понять смысла, что лишь одна десятая часть людей должны получать высшее развитие, а что остальные девять десятых служат лишь материалом и средством. Эта идея совершенно ужасная и совершенно антихристианская. Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских будут образованы и развиты, очеловечены и счастливы. С условием лишь десятой части счастливцев я не хочу даже и цивилизации».

Большая часть образованного дворянства и появившаяся интеллигенция не одобряла методов властей в борьбе с инакомыслящими и вообще не одобряла половинчатость реформ, проведенных Александром II. Мыслящие, совестливые, честные люди, занимавшиеся творчеством и познанием мира хорошо знали цену столпившихся у трона вельмож и сановников, и их роль в империи быстро росла. Как и всех подданных империи, их не допускали к политической жизни, но интеллигенты добились того, что в российском обществе зло стали называть злом, добро – добром, черное – черным, а белое – белым. Если кто-то высказывал лицемерное и угодное властям мнение о происходящем в стране, все знали, что он лицемер и лжец. Лицемерить в империи стало стыдно и лицемеров, как и жандармов презирали, несмотря на их деньги, власть и силу. Власти начали называть духовную оппозицию маргинальной, но все знали, что это неправда. Отчуждение между властью и интеллигенцией росло. Когда Александр II говорил, во время европейских переговоров, что выражает общественное мнение, то над ним просто смеялись в газетах. В начале его правления либеральная оппозиция насчитывала десятки тысяч, а в конце – сотни тысяч человек, и они не сидели без дела. Те, кто не хотел быть под надзором полиции, помогал деньгами и кровом народникам и студентам, высказывающим в листовках и прокламациях свое отношение к издевательским акциям власти по отношению к подданным, а их было множество. Мораль и нравственность общечеловеческая уже давно в России приходили в вопиющее противоречие с политической и социальной действительностью. Многие исследователи писали, что если бы императорской власти не мешала кучка либералов, оппозиционеров и головорезов, то вся Россия жила бы в благополучии и довольстве, и это была историческая неправда. Власти со времен Петра и Екатерины никто не мешал делать страну процветающей, но только два гения на троне отдавали этому все свои силы и жизнь. Весь XIX век власти нагло и хамски нарывались на подданных и дождались того, что их, наконец, стали убивать. Царь Александр II, как и его отец Николай I, продолжал решать, как жить каждому поручику и титулярному советнику, купцу и заводчику, но к середине XIX века это была уже фикция. Один из высших сановников империи молча писал в дневнике: «Теперь государь самодержавен только по имени, важнейшие государственные вопросы ускользают от влияния государя». Ответственность за тупость, непрофессионализм, коррупцию, хамство и наглость государственного аппарата в первую очередь легла на действующего монарха, но охота на него была объявлена только летом 1879 года. В 1874 году активная часть оппозиции пошла в народ, пытаясь повлиять на невлияемую власть агитацией и пропагандой среди мужиков. Власть репрессировала тысячи народников и тогда ее главного представителя убили. Прежде чем Александра II убили, на него покушались шесть раз, и каждый раз он искренне удивлялся, почему хотят убить его, Освободителя. Среди высших сановников были те, кто пытался венценосному объяснить, почему его травят по всей империи, но за правду царь отправлял в отставку. В обществе уже понимали, что словом государю ничего доказать нельзя. У Александра II оставалось пять лет, чтобы просто научиться слушать, но ему, как и всем другим монархам после Петра и Екатерины Великих, не хватило бы и пятидесяти. В Российской империи за ошибки государей всегда платили подданные. В 1878 году ситуация изменилась, но власть добивалась этого всегда и особенно в последние четыре года. Весной 1874 года началось хождение в народ.

В 1873 году в плодородной и необъятной России разразился голод, захвативший Самарскую, Оренбургскую, Уфимскую губернии, даже земли войска Донского.

Летом 1873 года семь человек из группы Александра Долгушина начали рассказывать по уездам Московской губернии о том, что «на земле скоро все будут равны». Они возили с собой печатный станок, который крестьяне приняли за пресс для изготовления фальшивых денег и его пришлось чуть ли не отбивать от них силой. Тысячи листовок и прокламаций наводнили Подмосковье. Один из членов долгушинской группы даже попытался заработать лично, продавая их крестьянам. Александр Долгушин написал прокламации «К русскому народу», «К интеллигентным людям», напечатал брошюру В.Берви-Флерковского «Как должно жить по законам природы и правды». Он писал, что крестьянам не помогут правительство и дворяне, предлагал им требовать передела земли, открытия школ, отчета о бюджетных тратах, «действовать дружно и согласно, невзирая на гонения и смерть». Некоторые крестьяне донесли старостам о долгушинцах, те донесли становым приставам. Местным властям не понравились требования о бюджетных проверках и в сентябре 1873 года долгушенцев арестовали, судили, отправили на каторгу. После невменяемого суда Особого присутствия МВД член кружка чайковцев князь Петр Кропоткин написал программу «Должны ли мы заняться рассмотрениями дела будущего строя?», в которой считал, что чем сильнее гнет властей и помещиков, тем быстрее произойдет народное восстание: «Никакая горсть людей, как бы энергична она не была, не может вызвать народного восстания, если сам народ не доходит в своих лучших представителях до сознания, что ему нет другого выхода из положения, которым он недоволен, кроме восстания. Дело всякой революционной партии – не вызвать восстание, а только подготовить его успех». Кропоткин отрицал насилие для достижения цели: «Необходимо просвещать народ, создавать в нем кружки». Из Женевы прислал прокламацию Петр Лавров: «Вампир, обрекающий русский народ на неизбежное разорение, на неизбежное голодание, на неизбежные эпидемии, на страшную и медленную смерть, есть государственный строй Российской империи. В народ!»

В городах началось создание мастерских сапожников, столяров, слесарей. Один из народников позднее писал:

«Небольшой деревянный флигель из трех комнат с кухней на Выборгской стороне. Скудная мебель. Спартанские постели. Запах кожи бьет в нос. Это сапожная мастерская. Трое молодых студентов сосредоточенно работают. Один занят прилаживанием двойной толстой подметки к сапогам. Под подошву надо спрятать паспорт и деньги, на всякий случай. Молодая девушка согнувшись шьет сорочки, шаровары, кисеты для своих товарищей, идущих в народ. Говорят мало, потому что некогда. Все уже решено, все ясно, как день. Крепкие рукопожатия и благие пожелания».

Во главе первой разведывательной группы в народ пошла дочь отставного петербургского градоначальника и действительного статского советника Софья Перовская. Крестьяне не доверяли им, считали ворами, отказывали в ночлеге. Софью, правда, слушали, водили из избы в избу, отказывались брать деньги за кров и еду, часть ее группы арестовали, но сочувствовавшая ей охрана позволила бежать.

На печать прокламаций и листовок и брошюр отдавали свое состояние молодые дворяне. Будущий писатель-террорист Сергей Кравчинский писал в «Сказке о копейке»: «Проснись, народ православный! Чего маешься ты, над непосильной работой надрываючись! Народ простодушный! Тысячу лет правят цари народом русским, тысячи лет твои отцы и деды верно служили им. Много ли оставили тебе от щедрот царских? Столько же и ты оставишь детям своим! Так довольно же тебе терпеть муку мученическую! Довольно тебе надрываться, на своих лиходеев работать! Если не погибла в тебе сила богатырская, поднимись, как один человек, на злодеев своих и истреби их с лица земли до последнего! Пусть не поганят они землю русскую! Пусть не развращают они душ человеческих! От них одних все зло на земле!»

Из Петербурга, Москвы, Киева, Саратова, Самары и других городов весной 1874 года тысячи народников двинулись на Волгу, Дон, Урал, Днепр. Третье отделение взяло руководство кружка чайковцев, но было уже поздно. Тысячи народников агитировали и пропагандировали в сорока губерниях Российской империи. Они шли от села к селу, от деревни к деревни, разговаривали на социальные и социалистические темы, распространяли листовки, прокламации, брошюры. Народники и крестьяне разговаривали на разных языках, не понимали друг друга. Никто не собирался бунтовать, были случаи сдачи народников крестьянами в полицию.