К концу лета жандармы арестовали почти две тысячи народников и сочувствующих. Три года длилось следствие, о котором монархист К.Победоносцев с яростью писал: «Жандармы повели это страшное дело по целой России, запутывали, раздували, разветвляли, нахватали по невежеству, по низкому усердию множество людей совершенно даром». Александр II знал о массовых жандармских беззакониях, но не вмешивался. По всей империи пели:

На собраниях народники говорили о дремучей вере мужиков в царя-батюшку, обманутого жадными помещиками-дворянами. Александр II потребовал от Третьего отделения раз и навсегда покончить с социалистическими идеями в империи и наделил жандармов и полицию небывалыми правами. Естественно, Третье отделение и Министерство внутренних дел тут же забили тюрьмы до отказа, арестовав почти пять тысяч человек, в Санкт-Петербурге спешно строился шестиэтажный дом предварительного заключения. Третье отделение и МВД жаждали пожалований, чинов, званий и орденов и разгул полицейско-сыскных репрессий захлестнул империю. В городах и деревнях, в селах и уездах молодых хватали по малейшему подозрению. К суду привлекли почти тысячу народников, среди них около двухсот женщин. В состоявшихся процессах «193-х» в Петербурге и «50-ти» в Москве власть, как гоголевская унтер-офицерская вдова в полиции сама себя высекла. Сотни человек были осуждены, тысячи высланы без суда в административном порядке на север империи и в Сибирь. С.Кравчинский писал: «Что будет с томящимися в тюремных стенах? Для тюремных номеров есть несколько исходов и все они одинаково возможны. Заключенный или заключенная могут удавиться с помощью носового платка или порванного белья, или отравиться, или перерезать себе горло ножницами, или убить себя с помощью разбитого стакана. Он или она могут сойти с ума и их продержат в тюрьме еще длительное время в сумасшествии. Если заключенные не решатся на самоубийство, то будут постепенно чахнуть и умрут от тюремного туберкулеза. Если же несмотря ни на что и благодаря необыкновенной силе характера, физической крепости они все же доживут до суда, то судьи пошлют их на всю жизнь в Сибирь».

До судов народников сошли с ума или покончили жизнь самоубийством около ста человек и вся Россия знала из имена. В судах лидеры народников произносили такие речи, что волосы у присутствующих, среди которых были иностранные корреспонденты, вставали дыбом. Речи распространялись по всей империи. Выдающийся прокурор и юрист А.Ф.Кони писал в чиновничьем Петербурге: «Этот город до того пропитан ложью, страхом, бездушием и рабством самого презренного свойства под покровом либеральной болтовни, что становится тошно». Как среди помещиков было много садистов, так и среди жандармов было много извергов, преступления которых становились известны обществу. Само собой сотрудников Третьего отделения и полиции за массовые издевательства над заключенными не наказывали и ответственность за них нес Александр II, как главный в империи.

Часть народников осталась на постоянное место жительство в деревне. Большая часть оставшихся на свободе пришли к мысли, что единственным возможным способом борьбы с существующим строем может быть только заговор и переворот. Именно в 1875 году Петр Ткачев в Женеве стал издавать свой журнал «Набат», призывавший к борьбе с Александром II с помощью заговора и убийства.

Уцелевшие народники перебрались в Москву, где объединились с учившимися в Европе студентами. Они начали вести широкую пропаганду на заводах и фабриках, устраивались туда конторскими служащими и мастерами. Николай Некрасов писал:

Во всем обществе обсуждали слова великого поэта: «Бывали хуже времена, но не было подлей». Народники решили создать единую революционную организацию с выборным и сменяемым руководством. На российских фабриках и заводах появились рабочие кружки, в которых народники вели агитацию и пропаганду революционно-социальных идей. Кружки действовали на десятках предприятиях, на железной дороге, в столярных, слесарных, кузнечных мастерских. В конце 1874 года в Москве была создана «Всероссийская социально-революционная организация», с отделениями в Туле, Иваново-Вознесенске, Киеве и Одессе. Организация имела программу и устав, но на общем собрании утвердить их не смогли.

Летом 1874 года Александр II поручил Третьему отделению произвести следствие «о распространении в народе в разных местностях империи преступной пропаганды». К осени с помощью доносов членов рабочих кружков арестовали и в феврале 1877 года начался «процесс 50-ти». Вся Россия читала речь на суде рабочего Петра Алексеева, превратившегося из обвиняемого в обвинителя:

«Мы продаемся на сдельную работу из-за куска черного хлеба. Нас розгами и пинками приучают к непосильному труду. Мы питаемся кое-как, задыхаемся от пыли и зараженного нечистотами воздуха. Мы спим где попало, на полу, без всякой постели и подушки, завернутые в лохмотья и окруженные бесчисленными паразитами. Рабочему довели заработную плату до минимума. Мы работаем семнадцать часов в день за сорок копеек и нам не по праву выписывают штраф. Везде одинаково рабочие доведены до самого жалкого состояния. Это ужасно! При таких условиях жизни работников невозможно удовлетворить самые необходимые человеческие потребности. Господа! Неужели кто полагает, что мы, работники, ко всему настолько глухи, слепы, немы и глупы, что не слышим, как нас ругают дураками, лентяями, пьяницами? Мы этого не заслуживаем. Неужели мы не видим, как вокруг нас богатеют и веселятся за нашей спиной? Рабочий народ, не получающий никакого образования, смотрит на это, как на временное зло, как на правительственную власть, временно захваченную силой, и ворочащую нас с лица на изнанку. 19 февраля стало для нас одной мечтой и сном! Эта крестьянская реформа – реформа дарованная, хотя и необходимая, но не вызванная самим народом, не обеспечивает самых необходимых потребностей крестьянина. Мы по-прежнему остались без куска хлеба, с клочками никуда не годной земли и перешли в зависимость к капиталисту. Русскому рабочему народу остается только надеяться самим на себя и не от кого ожидать помощи, кроме от одной нашей интеллигентной молодежи. Она одна братски протянула нам руку. Она одна подала свой голос на все слышанные крестьянские стоны Российской империи. Она одна неразлучно пойдет с нами до тех пор, пока поднимется мускулистая рука миллионов рабочего люда и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!»

Алексеева пытались остановить, пытались заткнуть ему рот судьи. В зале суда творилось что-то невообразимое. Арестованных по «процессу 50-ти» приговорили к сибирской ссылке и каторге, Алексееву дали десятилетний каторжный срок и зарезали в Сибири.

Речь рабочего Алексеева, введшая власть в столбняк, была тайно отпечатана народниками, распространена по империи и тысячами экземпляров ахнула по России.

После февральского «процесса 50-ти» в октябре 1877 года грянул крупнейший российский «процесс 193-х», на котором судили ходивших в народ. Обвиняемых разделили и судили по группам. Подсудимые предложили судьям сразу огласить заранее написанный приговор. Отчеты о процессе были тут же запрещены к печатанью в газетах, подробности суда быстро становились известны в российском обществе. 15 ноября 1877 года по поручению народников сквозь жандармские и судебные вопли смог произвести речь великолепный Ипполит Мышкин.

Сын военного писаря и крепостной крестьянки, служивший военным стенографистом, Мышкин после увольнения со службы купил типографский станок в Москве, где печатал книжечки для народного просвещения, большую часть которых запрещала невесть откуда взявшаяся цензура. В июле 1875 года Мышкин в форме жандармского офицера прибыл в сибирский Вилюйск с поддельным письмом: «Выдать государственного преступника Николая Чернышевского поручику Отдельного Корпуса Жандармов Мещерскому для перевозки его на новое местожительство в Благовещенске». Мышкин приехал без двух конвойных унтер-офицеров, это вызвало подозрение, он обиделся, ушел, был пойман и судим в «процессе 193-х», где был объявлен «главным организатором революционного сообщества». Его речь, как и выступление Алексеева, прогремела по России: «Наша цель в том, чтобы создать на развалинах этого строя тот порядок вещей, который бы удовлетворял народным требованиям. Этот строй может быть создан только путем социальной революции, потому что государственная власть закрывает все пути к мирному достижению этой цели. Эта власть никогда добровольно не откажется от насильственно присвоенных себе прав!»