— Говорю же тебе, он в точности развратничает со своей племянницей! — возопил я, когда после непродолжительных поисков медальон был найден в нашем кухонном столе, причем нашел его не кто иной, как Лута.

— Нет, отец Люрик! — сурово сказала моя мнимая супруга. — Клянусь Богами, не видать вам этого предмета, как своих ушей! Зовите лучше стражу. Мы объясним, что произошло и, я надеюсь, среди стражников найдется хотя бы один безгрешный человек, которому мы с чистым сердцем отдадим священную реликвию. А когда она останется при нем, все узнают вам истинную цену, блудодей в рясе!

Отец Люрик явился к нам еще через час и принес весьма объемистый кошель.

— Тяжелы ваши грехи, отче, — взвесив кошель усмехнулась Глазки. — Что же, будем надеяться, что вы оценили их правильно и медальон более не покинет вас.

— Помните же, через пол года ношения его, вы начнете видеть как бы сияние над головой каждой встреченной вами девственницы, — сказал я. — Такое легкое, серебристое.

Священник, зажав медальон в кулаке, поспешно удалился. Он все еще боялся как бы реликвия внезапно не оставила его.

— Не меньше двухсот золотых, — усмехнулась Глазки вновь пробуя вес кошеля. — Ну что, милая Лута, мой супруг недавно подарил тебе пяток медяков. А на что ты согласишься за пять золотых?

— И еще один сверху от меня лично за ее девство, — напомнил я.

— Ах, сударыня, — потупилась служанка, — скажите «десять» и, пожалуй, не будет такого, в чем я бы вам не уступила.

— Я скажу «девять», потому что ведь еще один золотой дает, от себя, мой супруг! — рассмеялась Быстрые Глазки. — Только знаешь, Гарл тоже будет с нами. Должны же вы с ним помириться.

— Я выполню все с превеликим удовольствием, — согласилась служанка. — Если вы обещаете вести себя столь же нежно, как и прошлую нашу ночь, так я еще и получу очень много наслаждения.

— Обязательно хочу при всем этом присутствовать, — объявила наша маленькая невинная Трина и в этом ей никто не возразил.

Нет смысла описывать все, что произошло у нас той ночью с Лутой. Достаточно будет, наверное, сказать, что больше всех удовольствия доставила ей Глазки, я лишил юную служанку девства и Крикун получил свою толику счастья. Милая же Трина с удовольствием приняла участие в наших играх.

Следующим днем мы отбыли из города Свиное Копыто, благо, был это уже первый день лета и, как я всем и каждому рассказал, ждали меня в столичной академии.

Добираться на север пришлось, и впрямь, через столицу, причем, должен сказать, град этот мне не по нраву пришелся. Жители там излишне тупы и ленивы, а, к тому же, весьма в гордости пребывают от близости своей к королевскому двору.

Внимание же мое привлекли там две вещи. Во-первых, выставленное на главной площади колесо, которое, как всем и каждому объяснялось, предназначено для жуткого разбойника Беса В Ребро. Во-вторых, кукольные народные представления на столичной ярмарке. Особенно одно из последних, где рассказывается о судьбе некоего плывшего по Внутреннему морю корабля. Много там было всякого разного народа: некий любящий сын, чьего отца отравил подлый дядюшка, да еще взял и женился на жене покойного; некий ревнивец, что посреди действа задушил свою любящую супругу, и пара влюбленных, чьи семьи враждовали, а они не придумали ничего лучше, как удрать от родни на злосчастном судне.

Злосчастном потому, что в конце представления наткнулся этот корабль на пиратское судно, название коего было «Адская Калоша» и мачты которого все были обвешаны трупами висельников. Водительствовали же этим судном жуткие разбойники — Быстрые Глазки и Бес В Ребро.

Не то даже меня обидело, что упомянутый Бес, скакал по палубе с огромной кружкой приклеенной к его левой ладони, в правой держа суковатую дубину, был тощ и страшен, как смертный грех. А то, что покуда все, кто еще на злосчастном судне были на тот момент живы, пытались жизни свои спасти, влюбленные идиоты, взявшись в бездеятельности за руки, торчали на самом его носу, то есть там, где у всех мореплавателей находится гальюн — сиречь, отхожее место.

Быстрые же Глазки наслаждалась кукольным спектаклем во всю, не смотря на то, что кукла, ее изображавшая, была, пожалуй противней моей — с красной паклей, вместо волос, на голове, толстая, как надутая.

Ненадолго задержавшись в столице, мы покинули ее и направились севернее, благо было какими деньгами платить за проезд. Чем далее мы продвигались в этом направлении, тем прохладней становилось лето и вот, наконец, оказались мы уже в тех районах, где королевская власть ослабела изрядно, ибо местным жителям сам черт был не брат.

Жили тут все, исключительно, охотой и торговлей пушниной и именно здесь сбивались ватаги, уходящие каждую неделю на север, где и зверья и меха невпроворот.

Тут начали мы выспрашивать, какой такой бывает дальний север и услышанное меня немало огорчило, ибо все, в один голос, говорили, что место это то, где холоднее всего, и морозы там такие, что выплюнутая изо рта слюна превращается в лед, не успев еще долететь до земли.

Приставши же к одной ватаге и, обзаведясь телегой с лошадью, чтобы не идти пешком, мы долго не могли понять, почему в таком изобилии гонят наши спутники на север собак. Когда же, несмотря на лето, проснулись однажды среди снегов, тут все и разъяснилось. Оказалось, что собаки используются средь них как животные ездовые, ибо переносят тамошние морозы гораздо лучше, чем иная лошадь.