– А кого тебе надо, парень? – немедленно осведомились откуда-то сверху, как понял Асотль, с неширокой террасы, располагавшейся не так уж и высоко – метрах в двух, спокойно можно было бы дотянуться рукой.

Почти всю террасу занимали огромные букеты цветов, не дававшие никакой возможности рассмотреть говорящего… Или говорящую, голос был похож на женский… Или мальчишечий… Такой с хрипотцой, наглый…

Сотник поднял глаза:

– У вас, что ли, праздник сегодня?

– А вас что, звали?

– Конечно. Иначе с чего бы мы приперлись? Тла-Тла здесь?

– Или Пиль-Пиль, – поспешно добавил Касавач.

На террасе вдруг замолчали, и Асотль уже присматривался, как бы туда половчее запрыгнуть, тем более что снаружи бы и не увидел никто – уже темнело, как обычно в этих местах, ночь наваливалась внезапно, почти без сумерек.

– А! – наконец, когда приятели уже почти решились взять храм нахрапом, вновь подал голос неизвестный… Или неизвестная. – Так вы и Тла-Тла, и Пиль-Пиль знаете?

– Они нас сюда и звали.

– Что же вы раньше-то не сказали? – Из-за букетов высунулась любопытная рожица – ну точно, пацан, лет на вид пятнадцать, может, чуть старше. – Заходите, уже почти все собрались.

– Так мы и хотим зайти, неужели не ясно? – раздраженно воскликнул Казанова. – Только вот не знаем куда.

– Сейчас… я спущу веревку.

– Ты слышал, друг мой? Веревку! О, как тут все закручено. Чувствую, мы не зря сюда пришли.

О, как прекрасно танцевали девушки-жрицы! Изгибаясь смуглыми обнаженными телами, словно болотные змеи, они то припадали к земляному полу, то, взмахивая руками, точно крыльями, взмывали, рвались вверх – к потолку, к крыше, к небу.

В руках музыкантов-жрецов ритмично били барабаны, в такт танцу извивалась, дергалась в конвульсиях мелодия, выводимая тростниковой флейтой. Пахло людским потом и сладковато-пряным ароматом трав и цветов. Цветы и травы здесь были повсюду: свисали с потолка, коврами драпировали стены, разноцветными гирляндами ниспадали к ногам улыбающихся каменных идолов. Богиня порока и удовольствий не любила кровавых жертв – только цветы, танцы и песни.

Очень симпатичная богиня, в отличие от всех прочих.

Улыбаясь жрицам, Асотль и Касавач сидели на корточках у дальней стены, в числе прочих приглашенных наслаждаясь танцем.

Музыканты играли. Плясали девушки. Рекой лилось вино.

– Неплохая бражка, – хлебнув из глиняной чаши, скупо похвалил сотник. – А что, Касавач, не зря мы сюда пришли? Мне пока нравится.

– Конечно – не зря, – вытирая губы рукой, согласно промолвил Казанова. – Ты посмотри только, командир, какие здесь девки! Умм!!! Так бы сейчас их и съел!

– Подожди. – Асотль передал опустевшую чашу вмиг подбежавшему жрецу и расслабленно улыбнулся. – Не ешь сейчас – дай доплясать, видишь, сколько людей на них смотрит?

Не то чтобы в храме было много народа, просто само помещение, представлявшее собой почти правильный прямоугольник размерами шагов двадцать на тридцать, едва вмещало всех пришедших гостей, расположившихся вдоль стен и у входа, напротив которого, у противоположной стены, возвышалась выточенная из черного базальта статуя Тласольтеотль, богини плотских утех и порока. Оранжевые блики светильников скользили по блестящему телу богини, изображенной в виде прекраснейшей женщины с вытянутыми к вискам раскосыми глазами. Жертвенной плиты, как у других богов, перед статуей не было, жертвенник заменяла большая ваза, заполненная дурманяще пахнущими букетами цветов.

Цветы, а не вырванные из грудных клеток сердца, не кровь.

Молодые жрецы бесшумно сновали, разнося вино, по стенам жарко горели светильники, а сам украшенный букетами храм, казавшийся при свете дня скупым и невыразительным, сейчас принял облик поистине земного рая.

Мерцающий оранжевый свет, ритмичные звуки музыки, скользящие тени жрецов, вино… И танец, танец – великолепное действо, волнующее сплетение нагих девичьих тел.

Асотль краем глаза осматривал собравшихся. Судя по одежде… Да мало ли кем они были, если судить по одежде: может быть, вон тот, разодетый павлином, – скромный купец-почтека, который, по обычаю, должен ходить чуть ли не в рубище, а здесь вот, в храме любви, он сбросил свой скромный плащ, выставив напоказ драгоценности. Рядом с купцом – или все-таки он какой-нибудь чиновник, управитель городского квартала, староста общины-кальпулли? – скромненько примостилась группа молодых людей, на вид несколько старше Асотля и Касавача, но все же еще достаточно молодых, быть может едва только женившихся. Кто эти люди? Чиновники, писцы, воины? Быть может, кто-то из них придворный архитектор, или поэт, или даже жрец какого-нибудь из основных и почитаемых храмов? Все может быть.