— Ваше здоровье, — отвечаю я ей.

— В переводе это «пончик с джемом».

Должен признаться, что одной из моих навязчивых фантазий с подросткового возраста было желание подцепить и поиметь одного из этих киршенбаумовских «эльфов». В былые годы они казались мне далекими и недоступными — как те же супермодели. Теперь же, проведя некоторое время фактически в обществе супермоделей, я уже не представляю «эльфа» из родного захолустья чем-то недосягаемым.

— На месте Санта-Клауса, — говорю я, снимая пончик с подноса, — я бы тебя из дома не выпускал. Знаешь, сколько вокруг плохих мальчиков.

Официантка отходит в сторону других гостей, но, обернувшись ко мне, говорит:

— Смотри веди себя хорошо, а то ведь плохие мальчики часто без подарков на Рождество остаются.

— Так, а это у нас что такое? — слышу я голос Таны, каким-то образом материализовавшейся у меня за спиной.

— Не что, а кто. Это я, стою и думаю, чего бы такого пожелать самому себе на Рождество.

— Ну-ну, — говорит Тана, и по ее голосу я понимаю, что она уже расстраивается оттого, что я до сих пор не обернулся в ее сторону.

В мои планы вовсе не входит мучить ее, и я оборачиваюсь. В следующую секунду у меня просто отвисает челюсть.

— Твою мать! — восклицаю я. — Ты только на себя посмотри.

Посмотреть на Тану сегодня действительно стоит. Короткое коктейльное платье с шикарным вырезом, просто на редкость удачно обнажающим ложбинку у нее на груди. Но это еще не все. Каблуки! Тана никогда не носила туфли на каблуках.

— Интересно узнать, ради кого ты так вырядилась? Кто у нас сегодня в гостях? Может быть, Боно?

— Мог бы просто сказать, что я отлично выгляжу, — заявляет мне Тана.

— Ты действительно отлично выглядишь. Но для этого вовсе не нужно дожидаться, когда я тебе об этом напомню. Просто оглянись и посмотри на гостей. По-моему, все сразу станет понятно.

И действительно, большая часть присутствующих головы свернули для того, чтобы не выпускать из виду Тану. Кто-то просто украдкой оценивающе разглядывает ее, а кто-то откровенно пялится.

Тана краснеет от смущения.

— Мне нужно выпить, — говорит она.

Через несколько минут, вооружившись двумя яичными коктейлями, мы оккупируем диванчик в гостиной, чтобы поиграть в нашу любимую рождественскую игру: мы должны по очереди угадать, какие грешки водятся за тем или иным гостем.

— Международный террорист, — с ходу бросаюсь я в бой, кивая на мужчину с тоненькими усиками.

— Холодно, совсем не угадал, — отвечает Тана. — Это мистер Аткинс, сокрытие налогов. А что скажешь по поводу того парня в красном свитере?

Я выискиваю в толпе Красный Свитер, но мой взгляд все время возвращается к тому углу, где стоит мой отец. Обычно виски помогает отцу расслабиться — пьяный, он бывает либо развязным, либо очень развязным, — но на сей раз ему, по-моему, просто не по себе.

Он нервно поглядывает на стоящую в противоположном углу гостиной крашеную блондинку в деловом костюме. Она, конечно, не писаная красавица, но вполне привлекательная женщина. Стоит она рядом с пузатеньким лысеющим мужичком в коричневом джемперочке с новогодней елкой на пузе. Толстяк придерживает блондинку за талию, и они, мило улыбаясь, беседуют о чем-то с другой парой. Блондинка бросает осторожный взгляд на своего толстобрюхого спутника и, убедившись, что его внимание целиком и полностью отдано собеседникам, украдкой — едва заметно — улыбается моему отцу. Я не знаю, откуда во мне такая уверенность, но готов поспорить на что угодно: это и есть Джанин.

— От тебя прямо по курсу и чуть левее, — говорю я Тане. — По-моему, это та самая стерва, которая увела моего отца из семьи.

Тана чуть не подпрыгивает на месте и заглядывает мне в глаза:

— Не поняла?

Я наскоро пересказываю ей утренний разговор с отцом.

— Ну что за мудак! — восклицает Тана и вскакивает с диванчика.

— Эй, ты куда?

— Пойду выясню, кто она такая.

Пока я раздумываю, стоит ли это делать, Тана уже скрывается в толпе и вскоре как бы случайно оказывается рядом с двумя беседующими парами. Я наблюдаю за тем, как она знакомится с ними и на правах дочери хозяина дома заводит светский разговор. При этом я вижу, что отец также наблюдает за происходящим. Он одновременно зол и растерян и явно не знает, что делать дальше. Я поднимаю бокал, словно чокаясь с отцом на расстоянии, и обнаруживаю, что выпить-то мне уже и нечего. Встав с дивана, вновь иду к бару и заказываю себе виски. Вдруг меня окликает Дотти, до этого мирно беседовавшая с моей мамой.

— Ой, мне тут твоя мама рассказала, что ты в городе на работу устроился, — ласково, я бы даже сказал, льстиво щебечет Дотти. — Ты и жить туда переехал. Может быть, со временем поможешь Тане найти хорошую работу в Нью-Йорке. Я имею в виду, когда она в колледже доучится.

— Дотти, она же вся в вас, ну какой из меня ей помощник.

— Ах ты, проказник! — хихикая, произносит Дотти, слегка шлепая меня по руке ладонью, как игривая кошка.

Ей явно хорошо и весело, зато моя мама, особенно по контрасту с нею, выглядит на редкость грустной и уставшей.