Лифт останавливается, и мы почти вываливаемся в холл. Лиз ведет меня за руку к дверям квартиры. Она копается к сумочке в поисках ключей. Я пытаюсь снова поцеловать ее, но она запрокидывает голову и выразительно прижимает палец к губам. Поворот ключа в замке и дверь открывается. В гостиной сидит перед телевизором рыжая девчонка лет четырнадцати, она оборачивается к нам и удивленно смотрит на Лиз.

— Вы сегодня рано, — говорит рыжая.

— Все в порядке? — спрашивает Лиз.

— Ни звука за весь вечер, — отвечает ей рыжая, уже набрасывая на плечи куртку.

Лиз благодарит ее и отдает девочке деньги. Замок закрыт на два оборота, и Лиз поворачивается ко мне — похоже, с намерением что-то объяснить. Я затыкаю ей рот жадным поцелуем и снова даю волю рукам, которые с готовностью принимаются обхаживать ее ниже талии. Мы падаем на диван в гостиной. Рука Лиз проскальзывает в мои джинсы так глубоко, насколько это возможно, — задача нелегкая, потому что у меня уже давно стоит, и места для маневра у нее остается немного. Тогда Лиз обеими руками стягивает с меня джинсы и трусы. Проблема решена. Мой член гордо показывается перед ее глазами во всей своей красе. Лиз садится передо мной на корточки и проводит языком по члену снизу вверх. Затем она вновь встает, и вид сверху тоже не вызывает у нее нареканий. Она достает из сумочки презерватив и протягивает мне. Пока я вскрываю упаковку, она успевает стянуть с себя лосины. Она ждет, пока я разберусь с резинкой, стоя передо мной, положив руки на бедра. Ее нагота прикрыта лишь задранным до неприличия свитером.

В соседней комнате начинает плакать младенец.

В глубине души я всегда считал, что вполне могу прочувствовать и понять, в каком настроении находится женщина, какие чувства и эмоции она сейчас испытывает. Выражение лица Лиз заставляет меня пересмотреть отношение к своим талантам. Она вовсе не смущена и не сбита с толку. Совсем наоборот, я читаю на этом лице целую гамму чувств: сожаление по поводу того, что не удалось закончить даже не начатое, соседствует с гордостью за наличие того, что плачет там за стенкой. Какие-то оттенки неудовлетворенности смешиваются с радостью, задумчивостью, стыдом, раскаянием и любопытством. В общем, в том, что касается эмоций, женщины, следует признать, умеют писать картину маслом, причем полноценной палитрой. Мы же, мужчины, обычно ограничиваемся скупыми штрихами восковых мелков.

Лиз бормочет извинения и исчезает там, откуда доносится все усиливающийся плач. Я сажусь на диван и смотрю на свой готовый к бою инструмент. В какой-то момент я понимаю, что выгляжу на редкость потешно. Чтобы не чувствовать себя так глупо, снова натягиваю на себя трусы, беру в руки джинсы и пробираюсь к двери.

Плач стихает. Я слышу, как Лиз шепчет что-то ласковое и нежное. Бросить все, свалить прямо сейчас по-тихому — эта мысль уже не кажется мне такой спасительной и однозначно правильной. Оглядываю прихожую в поисках телефона: если на аппарате указан домашний номер, перепишу его себе и позвоню попозже, чтобы извиниться.

«Класс!» — раздается где-то у меня в голове голос Нейта.

Я на цыпочках пробираюсь в спальню. Лиз сняла свитер и теперь стоит, слегка покачиваясь, голой, повернувшись лицом к трюмо. Она кормит грудью младенца, пол которого на таком расстоянии я определить не в силах. То, что я вижу в зеркале, подтверждает правоту моих догадок о привлекательности ее груди. Вот только с целевой аудиторией этой привлекательности я несколько прокололся.

Может быть, то, что я плел во время последнего разговора с Таной, не было полной чушью. Может быть, дело и вправду не в том, чтобы поиметь кого-то или поиметь что-то с кого-то, а в том, чтобы кому-то что-то дать.

Лиз смотрит в зеркало и видит меня — улыбающегося спокойно и безмятежно, как Будда. На ее лице появляется уже знакомое мне выражение смущения и растерянности. Мне становится интересно, впечатлила ли ее просветленность, наверняка горящая в моем взгляде и отраженная на моей физиономии. Впрочем, присмотревшись внимательнее, я понимаю, что ее взгляд нацелен вовсе не на мои глаза, а, скажем так, в зону нижних чакр. Я тоже опускаю глаза, дабы выяснить, что же так притягивает к себе ее внимание. Ну да, этого, по всей видимости, и следовало ожидать: никакой я здесь не Будда, а самый настоящий бык-производитель, жаждущий выплеснуть накопившуюся энергию. Я вновь поднимаю глаза и чувствую, что смущение и неловкость Лиз куда-то исчезли. На ее лице играют совершенно другие эмоции, она явно готова к действию и, похоже, что-то уже придумала.

Все так же качая ребенка на руках, она присаживается на край кровати и медленно ложится на бок. Секунда-другая, и мать с ребенком оказываются в горизонтальном положении. Я сажусь рядом с нею и кладу ладонь ей на плечо. Она жадно двигает чуть согнутыми ногами, настойчиво приглашая меня заключить ее в объятия и доделать то, что так хорошо начиналось. Давать, чтобы получить, думаю я, входя в нее. Давать, чтобы обрести. Я благодарю судьбу и мироздание за то, что в этой жизни мне выпало сыграть такую замечательную роль.

Затем я принимаюсь за дело. Для того чтобы начать получать, сначала нужно очень многое дать.

Я просыпаюсь, и дается это нелегко, учитывая то, что спал я в уютнейшем коконе из шелковистых хлопчатобумажных простыней на удобнейшем матрасе, изготовленном явно из какого-то полимера будущего. Жалюзи на окнах прикрыты и пропускают в комнату лишь приглушенный свет с улицы. Да, богатые люди спят лучше. Может быть, в этом и заключается одна из причин того, что они действительно богаты.