— Ну что ж, предлагаю начать собрание, — шутливо сказал Стивенс. — Вот в прошлый раз мы бегло познакомились друг с другом, теперь было бы очень хорошо услыхать из уст каждого более подробную историю его жизни и творчества последнего времени.

— Начнём с Феликса, — предложила я, — он сидит первый с краю.

— Всё равно, могу и я, — ответил Феликс. — Я уже говорил вам, друзья мои, что я писатель. История моего писательства очень необычна. Я опускаю все подробности, но только скажу, что моя способность видеть и помнить очень многому способствовала. То, что я вижу в каждом человеке очаг Света, навело меня на мысль написать роман, в котором бы жизнь каждого, жизнь «простеньких будней», жизнь обычного тесно переплеталась бы с необычным. Я хочу показать в нём, как люди, сами того не зная, идут навстречу своей судьбе, и как, наоборот, некоторые ей противятся, и как кармически их связывает и развязывает жизнь, и как карма влияет на общий ход жизни. Я думаю, что это многих заинтересует и может быть заставит задуматься над «обычным», которое таит в себе так много «необычного». Я вовсе не вношу в свои романы ничего «таинственного», никаких оккультных штрихов. Нет, очень просто и современно я описываю жизнь людей, но даю очень тонко почувствовать «Дух», который пронизывает «материю», и как они воздействуют друг на друга. Вот и всё.

— Но расскажи нам о своей жизни, — сказала Анита, — кем ты окружён, любишь ли свою семью?

Феликс помолчал немного.

— Я живу один. У меня нет семьи. Я люблю птиц. Вы улыбаетесь? Да, это моя слабость. Конечно, я их не держу в клетках, я живу за городом, в маленьком коттедже. При доме есть сад, и в нём много приспособлений сделано мною для птиц. Я люблю маленьких певчих птиц. Мне они особенно близки. Я одинок. У меня есть старушка в доме, моя няня. Я лишился родителей в детстве. Они оставили мне средства и меня воспитывали родственники. Но няня мне была ближе всех. Собственно, это не «няня» в обычном смысле слова, скорее это моя воспитательница, вторая мать. Она вполне культурный человек, приятельница моей матери, которую обожала, и жила в нашем доме как родственница. Но я её зову «няня» с раннего детства, так как она всегда была при мне и иных нянюшек у меня не было. Я никогда не влюблялся. Я совершенно лишён сексуальности. И это мне помогло не тратить зря сил и не расточать энергию и чувства. Я люблю людей. Но для меня нет пола. Но я всё понимаю. А так как я широко понимаю мир и взаимоотношения людей, то я не стал схоластом и брюзгой. Я, вероятно, уже пережил всё это и изжил очень бурные страсти в прошлых жизнях. И этот опыт мне больше не нужен. Я никого не осуждаю. Я вполне понимаю эту колоссальную силу пола, но я очень рад, что освободился из под этого ига…

— Да… ига! — как скорбное эхо ответил ему вздох Стивенса, в котором была горечь и усталость…

— Потому, что я вижу очень многое и помню свои прошлые жизни, я легко разгадываю запутанную психологию многих отношений, и мне, как писателю, это очень помогает. Но всё же я, вероятно, скоро кончу свою писательскую деятельность.

— Что же ты будешь делать? — спросила я.

— Я буду жить.

— И любить птиц… — подсказала Анита, шаловливо улыбаясь в темноте.

— Да, любить птиц, — просто согласился Феликс. — Но не только птиц, но и людей, и всю жизнь. Мне бы очень хотелось дать людям от своего опыта, но я пришёл к заключению, что это очень трудно и даже не нужно… Ещё не было примера, чтобы чужой опыт убеждал так, как свой собственный. С ним можно соглашаться, но испытать надо человеку самому.

— Да, это верно, — согласился Стивенс.

— Но как же это жить без личной привязанности? — спросила Астарта.

— Но ведь я не сказал, что у меня нет близких мне друзей. У меня их очень много. Я люблю людей. Для меня это всё горящие очаги Света. Знают ли сами люди про этот свой Свет или нет, это не меняет ничего, Свет есть в каждом! Но всё же я один внутри себя. Но это совсем иное одиночество, чем понимается обычно. Нет никого из людей, кому я оказывал бы предпочтение. Никто не привязывает меня сильнее, чем другие. Но к каждому у меня в сердце много тепла и света. И это не есть холодность моей натуры. Это…

— Это начало истинной любви, — тихо закончила я.

— Да, может быть так. Моя жизнь полна. Я не томлюсь от одиночества. Я не завидую тем, кто окружён семьей. Брак, личное счастье — всё это мне кажется не существенным для меня теперь. Но Жизнь, Жизнь в Её целом, Жизнь в духе — это глубоко волнует меня. Я предвижу новые идеи, новое человечество. Но для этого люди должны сами освободить себя от всех цепей личности. И цепь половой любви я считаю одной из самых крепких. На этом, друзья, я пока кончаю о себе.

— Да, но если люди освободятся от пола, тогда окончится их размножение, — сказала Анита.

— Но я полагаю, что, когда человечество дойдёт до такого высокого состояния, что освободится из под власти личности, тогда и личная любовь со всем, что из этого вытекает: страсть, ревность и т. д. отпадут. И когда человечество поднимется до постижения такой высокой любви, тогда настанет то единство, при котором больше не нужно размножение, — сказал Феликс.

Мы все молчали, переживая сказанное Феликсом. Он первый нарушил молчание:

— Будем ли мы продолжать нашу беседу сегодня?

— Нет, друзья, давайте лучше отложим до завтра, — сказал Стивенс. — Очередь теперь будет моя, но сейчас мне надо уйти.

Мы все согласились. Крепко пожали друг другу руки и разошлись.

16 октября. Утро. 9 часов.

Я взошла на терраску к Учителю.

— Мир тебе, — сказал Учитель.

Когда я села на скамейку у ног Учителя, Он ласково взглянул на меня, улыбнулся и сказал:

— Ты чувствуешь счастье в сердце.

— Да, Учитель.

— Как расширяется сердце от счастья и как оно сжимается от скорби, — сказал Учитель. — И потому говорю: ищите способа быть радостными. Это возвысит и облагородит вас. Бывает, что и скорби полна величия, но уроки скорби жгучи и болезненны, хотя их сила, претворённая в радость, особенно плодотворна. Но радость, чистая радость сердца, это та атмосфера, в которой появляются ростки истинного понимания. Будь счастлива, дитя!

И Учитель положил руку на мою голову.