непредубежденный, несуетный философский интерес и серьезная любовь к

высшему познанию. Если этот интерес хватался иногда больше за форму

непосредственного знания и чувства, то все же это направление в

высшей степени обнаруживает глубоко идущую внутреннюю потребность

в разумном понимании, которое одно лишь и сообщает человеку его

достоинство и потребность в котором выражается в том, что для

него самого точка зрения непосредственного знания и чувства

получается лишь как результат философского знания, и оно,

следовательно, признает, по крайней мере как условие, то, что оно как будто

отвергает.

Этому интересу к познанию истины я посвящаю настоящую

попытку дать введение или пособие для его удовлетворения; пусть же

эта цель заслужит нашему очерку благосклонный прием.

Гейдельберг, май 1817 г.

Предисловие к третьему изданию.

В это, третье, издание внесены значительные исправления;

в особенности, было обращено внимание на то, чтобы сделать

изложение более ясным и определенным. Но так как цель этого учебника —

служить руководством, то я должен был сохранить попрежнему

сжатый, формальный и абстрактный стиль. И в этом издании книга также

остается руководством для студентов, которые получают

необходимые разъяснения лишь при слушании лекций.

Со времени выхода в свет второго издания появилось много

отзывов о моих философских работах, которые большей частью

обнаружили, что их авторы имеют мало призвания к этому делу. Такие

легкомысленные возражения на произведения, которые продумывались

в продолжение многих лет и были обработаны со всей серьезностью,

приличествующей предмету и удовлетворяющей научным требованиям,

представляют собою отнюдь не утешительное зрелище

выпячивающихся из них дурных страстей: самонадеянности, заносчивости, зави-

б ПРЕДИСЛОВИЕ

сти, оскорбительного неуважения и т. д., и уж нечего говорить, что

в них нет ничего поучительного. Цицерон в Tuscul. Quaesz. ?, II,

говорит: «Est philosophia paucis contenta judicums, multiiudinem con-

sulto ipsa fugiens, eique ipsi et invisa et suspecla; ut, si quis universam

velit vituperare, secundo id populo facere possit» («Философия

довольствуется немногими судьями и намеренно избегает толпы, которой

и она также подозрительна и ненавистна; тот, кто захочет хулить ее,

получит одобрение народа»). — Нападки на философию тем

популярнее, чем меньше в них обнаруживается разумения и основательности.

Мелкая отвратительная страсть легко усваивается, потому что она

встречает отзвук в других людях, и невежество также охотно готово

ее понимать. Иные предметы воспринимаются органами чувств

или даны представлению в цельном созерцании. Все чувствуют

поэтому, что необходимо, хотя бы и в ничтожной степени, знать их,

чтобы быть в состоянии иметь о них свое мнение. Они, кроме того,

заставляют вспомнить о требованиях здравого рассудка, ибо они

даны как знакомые, ясно очерченные предметы. Но отсутствие всего

этого — как знаний, так и здравого смысла — не мешает бесстрашно

нападать на философию или, вернее, на какой–то фантастический

пустой образ воображения, который невежество создает себе и

убеждает себя в том, что это и есть философия; не имея перед собою

ничего такого, что могло бы служить им руководящей нитью, невежды

всецело впадают в неопределенные, пустые, и, следовательно,

бессмысленные рассуждения. — В другом месте я взял на себя

неприятный и бесплодный труд осветить подобного рода сотканные из страстей

и невежества явления и показать их во всей неприкрытой наготе.

Недавно могло казаться, что на почве теологии и даже

религиозности начнется в широких кругах более серьезное научное

исследование вопросов о боге, божественных предметах и разуме. Но уже начало

движения сделало тщетными эти надежды, ибо поводом для

движения служило личное, и ни притязания выступающего обвинителем