— Да, — подтвердил Денис, довольный тем, как оборачивается дело, — мы настоящие тюремщики. Заботливые и неподкупные.

Оба согласились с тем, что теперь им надлежит забрать на кухне завтрак для Клефа и подыскать ему какую-нибудь приличную одежду. Защитница Гонэл будет довольна, когда пленник предстанет перед ней.

— Я на кухню, меня стряпуха любит, — сказал Арилье. — А ты поройся у меня в сундуке. За восемьдесят лет я накопил целую гору отменного барахла. Возможно, найдутся и обновы для Клефа.

Сундук у Арилье действительно имелся — плоский ящик, задвинутый под лавку. Иногда на него ставили кувшин с вином и кружки. На самом деле хранилось там совсем немногое — два теплых плаща, три или четыре рубахи, штаны с лохматой дыркой на колене и два широких золотых запястья.

Денис проводил Арилье глазами и обернулся к бочке. Оттуда таращилась голова Клефа. Она то погружалась в воду, то выныривала. Вода тихонько плескала. Вдруг Клеф начал яростно чесаться в бочке, подняв вокруг себя настоящую бурю.

— Ну, потише, — сказал ему Денис. — Не то расцарапаешься, будет кожа гореть.

— Слушай, — глухо проговорил Клеф, — никогда не судись со злой бабой, понял? Ты запомни это. Попробуешь квартиру отсудить — такого на тебя напустит…

Денис молча воззрился на него. Слова, произносимые Клефом, вроде бы, были все знакомые, но почему-то не помещались у Дениса в сознании. Квартира? Судиться? О чем он говорит?

— Я не сразу понял, — пробормотал Клеф, — ты ведь Морана клиент, да? У тебя лицо другое, чем у этих… Моран — он, сука, такого напускал… туману. Он, Моран, сука. Ты ведь понял, что Моран — сука?

— Я тебя не… понимаю, — сказал Денис. — Моран?

— Джурич Моран! Сука! — завопил пленник. Он несколько раз подпрыгнул, высовываясь из бочки почти до половины туловища, а потом сник и заплакал. — Другой мир, никто не найдет… те не нашли, так другие сыскали… сука…

— Ну, — сказал Денис, — все не так плохо. Ты ведь среди друзей, да? Ты мне веришь?

— Квартиру жалко было, — всхлипнул Клеф. Он поднял голову и обжег Дениса взглядом. — Тебе квартиру было бы жалко? Баба — сволочная и любовников водила… Но квартиру жалко. А?

— Ну… да, — согласился Денис. — Но теперь-то плохое позади. Ты среди своих.

— Ненадолго, — сказал Клеф и принялся жевать нижнюю губу. — Ненадолго, — повторил он невнятно.

— Что ты имеешь в виду?

— А чего я, по-твоему, сбежал?

— Ну, не знаю. Ты, наверное, из рабства сбежал, — предположил Денис. — Да?

— Не рабство и было… Ты под нашим начальством не работал, о рабстве не знаешь. Слушай, — сказал Клеф. — Они про вас много больше знают, чем вы думаете. Я для того и сбежал. Понял?

— Ну, вроде разведчика, — кивнул Денис.

Клеф оскалился.

— «Вроде!» Дурак — но спишем на молодость лет. Я ведь не идиот.

— А зачем идиота ломал? — разозлился Денис. — Я лично поверил.

— Все верят… Я и сам верю. Баба — злющая, сука, и квартиру отсудила, и такого на меня напустила — троллей не надо… — Он помолчал немного. — У них тут свой человечек есть, понял?

— У кого? — Денис ничего не понял.

— У серых, — сказал Клеф. — У хозяев моих. Стучит для них кто-то. Отсюда, из замка. Теперь понял? Дурак ты совсем. Малолетка. Иди, иди. Тебя твой остроухий за штанами для меня отправил?

— 'Гебе-то что? — огрызнулся Денис.

— Так для меня штаны-то… — Клеф мелко захихикал, ворочаясь в бочке.

Теперь он совершенно перестал вызывать у Дениса какое-либо сочувствие. Клиент Морана, злая баба какая-то, квартира… ругается через слово… и, главное, — чудовищное обвинение. Якобы кто-то из замка передает сведения троллям. Вот чушь!

Денису сразу вспомнились мамины разговоры. Нельзя смотреть на жизнь сквозь розовые очки. Люди всегда гаже, чем можно вообразить. Если тебе кажется, будто все идет хорошо, значит, ты что-то упустил.

И ведь мама даже не подозревает о существовании «законов Мэрфи»! Сама до всего дошла, собственным умом. Наверное, эти законы — правда. Даже если изначально сочинялись в шутку.

— Ты… ошибаешься, — сказал Денис Клефу. С силой сказал, так, как умел.

Он повернулся к пленнику спиной и поскорее ушел.

Джурич Моран стоял посреди комнаты в доме старухи процентщицы, в центре пыльного города Санкт-Петербурга с его желто-серыми камнями. Он смотрел на стену, обклеенную фотографиями. Одна или две совершенно выцвели. Путешествие тех, кто был на них запечатлены, уже закончилось.