Я посмотрела на его протянутую руку, невольно вспоминая такое же движение Джеймса.

— Это ты здесь, чтобы танцевать, — ответила я, — у меня совершенно другие планы.

— Не глупи, девочка, — сказал сид, потянув меня за руку. — Мы все здесь ради удовольствия.

Я попыталась отнять руку, он ее не пускал.

— Ты не слышал? Я умираю. Что за радость танцевать с умирающей феей?

Он поднес мою руку к губам и поцеловал ее, затем перевернул ладонью вверх и то ли поцеловал, то ли прикусил нежную кожу запястья:

— Ты еще жива.

Он держал мою руку крепко — гораздо крепче, чем мог бы держать дайне сид так близко к людям, железу и современным вещам.

— Отпусти, а то здесь станет одной умирающей феей больше.

— Ты что, танцуешь только с людьми?

Он говорил мягко, как будто не он держал меня за руку, как будто я не произнесла слово «фея». Он притянул меня ближе и прошептал на ухо:

— Говорят, когда лианнан сида целует мужчину, он видит рай.

Если бы я знала его имя, я убила бы его. Я плохо дерусь, но хорошо убиваю. Впрочем, ни одна фея не скажет мне своего имени, тем более один из дайне сидов, которые сохранили в себе столько нашей магии.

— Правда?

— Правда. А еще говорят… — он вплотную прижал губы к моему уху, обещая, как все феи, вечную жизнь и бездумную радость, — что разделить ложе с лианнан сидой — неземное удовольствие.

Он потянулся и схватил мою вторую руку.

Значит, он намерен меня изнасиловать. Только феи так не говорят. Они говорят «соблазнить» или «овладеть». Обычно такое случается только с людьми. У настоящей феи есть права; будь я настоящей феей, дайне сид не коснулся бы меня губами, пронизывая меня музыкой, — не позволила бы Королева. Однако я ни фея, ни человек, поэтому только мне есть дело до того, что со мной происходит.

Я думала о том, как мне противно прикосновение его пальцев, липких, как сок молочая, о том, какой ярко-белой кажется восходящая над общежитием луна, как колонны здания похожи на оскаленные зубы… а он шарил руками по телу, которое Джеймс сделал прекрасным.

Его длинные пальцы почти полностью обхватили мою шею, сильно, чтобы дать понять, на что он способен.

— Я очень хочу увидеть рай.

Я плюнула в него. Слюна блестела на его щеке ярче, чем сияли в слабом свете его темные глаза, а он улыбался, как будто я преподнесла ему лучший в мире подарок. Я ненавидела его, ненавидела всех фей за их снисходительность. Я могла бы закричать, но с неожиданной ясностью поняла: где бы я ни была, в мире не найдется такого существа, которое, услышав меня, придет мне на помощь.

— Я вижу слезы? Ты и правда как человек, — заметил сид, хотя это было чистое вранье, потому что я никогда не плачу. — Не плачь, красотуля, слезы тебя портят.

Он полез мне под рубашку. Я дернулась и отчаянно забилась, во второй раз в жизни не имея возможности получить то, что хочу.

Знакомым, привычным движением я сжала свободную руку в кулак и двинула его в нос. Я где-то читала, что, если правильно ударить, можно убить противника, загнав косточку из переносицы в мозг.

Он головокружительно быстро увернулся, и мой кулак лишь скользнул по его челюсти. Он попытался схватить мою руку. Я оказалась быстрее и разодрала ему ногтями лоб и щеку, оставив белые отметины, которые моментально налились кровью. Наверняка это было больно, но он не переставал улыбаться.

Моя вторая рука все еще была так плотно зажата в его пальцах, что я задохнулась от боли.

Я сопротивлялась, толкала его, пинала ногами, выкручивалась, как будто могла освободиться… Он был слишком силен. Как в солнцестояние. Слишком силен для дайне сида, стоящего рядом с человеческим сооружением.

Я хотела, чтобы мой разум вырвался, растворился в невыносимо прекрасном сне, но не могла дотянуться ни до одного навеянного сновидения, великолепного и нездешнего. Он забирал их себе.

Я проснулся и широко распахнул глаза, всей кожей ощущая покалывание. В комнате было темно как в погребе, и я точно знал, что часы показывают 3:04, потому что перед глазами по-прежнему стоял сон о том, как я секунду назад проснулся.

Я сел, схватил рубашку, натянул джинсы, подумал о ботинках. Не успею. Нет времени.

Пол на соседней кровати застонал, перевернулся как невидимая темная глыба и затих, обняв подушку. От жары он сбросил одеяло, хотя меня знобило.