Отдуваться теперь предстоит мне.

Нет, точно, — ему обязательно нужен свой паспорт.

В середине пути мне нахлобучили на глаза мою же шапку, так что вторую часть дороги я не запомнил. Сняли ее, когда мы остановились в каком-то дворе, то ли заводика, то ли мастерской, потому что здесь всюду валялись гнутые производственные железки, впрочем, изрядно проржавевшие.

— Пошли, — сказали мне, и бесцеремонно так подтолкнули.

Мне, привыкшему к общению с менеджерами, было неприятно.

Мы прошли по небольшому безлюдному цеху, свернули в коридор и остановились у первой же двери.

Один из парней заглянул внутрь и сказал:

— Доставили.

Там, должно быть, меня ждали, потому что дверь открыли пошире, чтобы я мог пройти, — ну, и провели в помещение.

Только что я был в обшарпанном заводском коридоре, и вот — оказался в самом современном офисе.

Стены его — матово белые, слева белый кожаный диван и такие же два кожаных кресла, — с белым журнальным столиком посередине. В центре кабинета буквой «Т» председательский стол, к нему приставлен стол для гостей, — и это все коричневой полировки прекрасного дерева.

Справа секретарский столик с функциональным рабочим креслом на колесиках. Там стоит компьютер. За секретарским местом, — мужик в кожаном пиджаке, он играет в какую-то игру, и так увлечен игрушечной конницей, которая идет в атаку, что не заметил моего появления.

Остальные трое парней, тоже в кожаных пиджаках, один за начальственным столом и двое невдалеке, заметили, — они не спускают с меня внимательных глаз.

— Привет, — говорит тот, кто поглавней, — документы есть?

— Сейчас посмотрим, — отвечает голос сзади, и я чувствую, как шаловливые ручки запрыгали по мне, легким каким-то изящным движением освобождая карманы от содержимого.

Але! — все мое хозяйство оказывается на столе, перед кожаными парнями. В том числе паспорт.

— Гордеев Михаил Павлович, — читает главный, потом смотрит на фотографию, а следом на мое лицо, — все сходится.

— Вы — Гордеев Михаил Павлович? — спрашивает он.

— Мне разбили голову, — говорю я.

Главный пожимает плечами, продолжая листать паспорт. Это крепкий коротко стриженный, моих лет, парень. Моих лет и даже моего роста… Может быть, мы ходили в один детский сад, — только я его не помню.

— Как же так, Михаил Павлович, — отложив в сторону документ, говорит он, — делиться надо…

Под пиджаком на нем черная рубашка и золотая цепочка на шее, — мода бандитов девяностых. По ящику во всех сериалах про благородных бандитов, самые благородные ходят по такой моде, — в черных рубашках и с золотыми цепочками на шеях. Чем черней и чем золотистее, — тем благородней.

Но сейчас-то, две тысячи третий, — заканчивается. Или это уже форма?

Странно, я не особенно испуган и, несмотря на боль в затылке, не теряю способности рассуждать. Например, понимаю: то, что мне нахлобучили шапку на глаза — хороший признак, а то, что честно заработанные общественные деньги лежат сейчас на столе перед незнакомыми людьми, — плохой.

— У нас деловое предложение, — говорит главный, не предлагая мне сесть. — Вы женаты?

— Мне разбили голову, — говорю я.

Он смотрит на меня повнимательней, он никак не может понять, при чем здесь моя голова.

— И что? — спрашивает он.

— Да извиниться нужно. Хотя бы ради приличия… — говорю я.

Сам не понимаю, для чего мне потребовалось их позлить. Но я не собирался их злить, я сказал то, что хотел сказать.

Даже тот, который только что вел конницу в атаку, тут же нажал на паузу, — остальные вообще застыли в позах недоуменных скульптур. На лице главного появилась скупая недоверчивая улыбка.

— Чем докажешь, что мы должны это сделать? — спросил он.

И они все стали смотреть на меня, ожидая от меня доказательств.

— Ты что, под крышей? — наконец, подсказал мне один.

Но врать я не хотел, да и бесполезно было врать: крыша крышу видит издалека.

— Когда один человек бьет другого по голове, а потом говорит: «у нас к вам есть деловое предложение», — это не совсем правильное начало. Так вы никогда не заработаете много бабок. С таким отношением к делу…

— Так мы просто гордые! — улыбнулся чуть-чуть пошире главный. Все остальные собравшиеся выдохнули с облегчением. Я слышал этот дружный выдох, на меня даже подуло им.

— Теперь, малый, послушай, что я тебе скажу… У нас деловое предложение. Считай, что ты уже согласился… Ты будешь жить в общежитии, у нас есть такое, тебе там поставят компьютер, со всякими причиндалами для рынка, — ты будешь работать. Вот баксы, считай, депозит ты открыл. Начнешь с них… Хочешь остаться здоровым, будешь приносить доход. Не будет дохода, станешь инвалидом… А я начну приходить к тебе, каждый месяц, и просить прощение, — по одному разу. Устраивает?

Я — размышлял. Есть у меня такая слабость — поразмышлять. Тем более, что мне для этого отвели какое-то время.