Я на чердаке, дура, и перепутала. Потому что любила свою любовь к вам. Вы представляете?

— Нет, — сказал я.

— Теперь я люблю вас, — сказала громким шепотом Гера, — это так прекрасно… И так неожиданно… Это, когда начинаешь уважать себя. Как личность. Словно вырастаешь в собственных глазах… Словно становишься бессмертной. И на все начинаешь смотреть по-другому.

Я сейчас на все смотрю по-другому… Уже ничего не боюсь. Потому что бояться можно только за себя.

Страх, — это пережиток эгоизма. Я правильно говорю?

— Ты думаешь, я знаю?

— Вы никого не боитесь. Только себя… Но это тоже проходит, это тоже пережиток…

И тогда я захотел рассказать Гере, что со мной произошло только что.

Не знаю, что на меня нашло. Ей — семнадцать лет, мне, наверное, двадцать девять. Я был старше неизмеримо. По всем параметрам. Она же ничего в жизни не видела, — кроме своего Александрова.

Я просто захотел рассказать ей, — о том, что, творится внутри меня.

Пусть она как-нибудь рассудит. Как может… Если захочет.

И если не испугается после этого…

Но не успел… Только открыл рот.

Потому что она легла на меня. И поцеловала. Без стеснения. Без страха. Без боязни.

Тело ее было теплым и нежным. От него неповторимо, обворожительно пахло сеном и женщиной. Ее волосы упали на мое лицо. Я оказался в лесу, где светились лунным светом деревья, и мерцали таинственно широко открытые глаза. В которых не было, — страха.

Она обняла меня ногами, уперлась локтями в мою грудь, подперев руками голову, и сказала:

— Я тебя хочу.

Светало. Летом рано светает.

Когда подступает рассвет, хорошо спать. В это время снятся самые лучшие сны, и сон, — самый приятный. Из тех, когда, как в детстве, текут на подушку слюни, снится одна радость, и в мире, — сплошная безмятежность.

Мы прибывали заснуть, но у нас ничего не получалось.

Голова Геры лежала на моем плече, одну ногу она закинула на меня.

Она мучила меня вопросами.

— Не спи, — говорила она, когда видела, что мои глаза сами собой закрываются. И задавала очередной. На который нужно было отвечать.

— Как ты познакомился с Машей? — спрашивала она.

— Случайно, — говорил я, и делал вид, что вспоминаю.

На самом деле, проваливаясь в сон. Словно долго болел, теперь выздоровел, и испытывал потребность в крепком богатырском сне, в котором накапливаются силы, и молодеет организм.

Я закрывал глаза, — и уносился куда-то, где мне было так же хорошо, как и с Герой. Но только немного иначе.

— Нет, — говорила она мне с улыбкой, издеваясь надо мной. — Ты не спи, ты мне скажи, мне же интересно, как ты познакомился с Машей.

— На станции, — говорил я. — На железнодорожной станции. У меня было два рубля или три. Билет стоил на рубль дороже. Мне не хватало одного рубля… А она не могла дотащить до электрички свой велосипед. Я ей потащил велосипед, она за это дала мне недостающий рубль… Так, кажется, было.

И опять начинал проваливаться в сон. На этот раз непреодолимей, чем в предыдущий.

— Не спи, — говорила мне Гера. — А скажи-ка мне: она красивая, на нее другие мужчины обращают внимание? Она красивее меня?

Пусть, пусть дите позабавится, ей это можно.

— Я тогда не понял, — отвечал я, — она измазала себя грязью. Ничего разглядеть было нельзя.

— Как? — не поняла Гера. — Зачем?

— Чтобы, во-первых, ее не нашли, потому что она сбежала из дома. Во-вторых, чтобы к ней не приставали мужики. Они к ней всегда пристают.

— Интересно… — сказала Гера. — Другие, наоборот, — красятся, макияж наводят, а она — грязью.

— Да, — сказал я, уже не в силах дальше разговаривать. — Я сейчас буду спать, ты извини, Гера. Я уже сплю… А Маша, я думаю, станет твоей подругой. По крайней мере, я так хочу.

— Интересно, — заглянула мне в сонные глаза Гера. — Как ты себе это представляешь?.. Это же ненормально. Потом, если ты ее будешь продолжать любить, — я начну ее ненавидеть. Если разлюбишь, — я буду торжествовать… Какая может быть дружба между девушками, когда мужик у них один. Ты что-то не то говоришь.

— То… — еле выговорил я. — Самое то…

— Если она мне глаза не выцарапает, то я уж ей выцарапаю, — точно… Это ты должен выбирать. Или она или я… Но лучше, — я.

— Не хочу выбирать, — сказал я, окончательно засыпая. — И не буду. Все будет хорошо. Та прекрасна, — как жизнь… Но дело в том, что Маша тоже прекрасна.