Явилась из Тамоанчана.

Ах! Она стала богиней

Среди кактусов, наша мать,

Ицпапалотль (Обсидиановая бабочка).

Ах! Ты видала Девять долин!

Она питается сердцами оленей,

Наша мать, владыка Земли.

А вот другая богиня Земли, Сиуакоатль, в двойной ипостаси — воинской и плодоносящей:

У орлицы, орлицы Куиластли

Лицо окрашено кровью змеи.

Орлиные перья образуют ее венец.

Высокий кипарис, защищающий

страну чалмеков, богиня Колуакана.

Маис — в божественном поле.

Богиня опирается на свой посох с трещоткой.

Шип агавы, шип агавы в моей руке,

Шип агавы в моей руке.

В божественном поле

Богиня опирается на свой посох с трещоткой.

Пучок трав в моей руке.

В божественном поле

Богиня опирается на свой посох с трещоткой.

«Тринадцать-Орел» — так ее называют,

Нашу мать, богиню Чалмана.

Дайте мне стрелу из кактуса, божественный символ.

Вот мой сын Мишкоатль.

Наша мать воительница, наша мать воительница,

Олень из Колуакана,

На ней убранство из перьев.

Утро настало, отдан приказ к сражению.

Утро настало, отдан приказ к сражению.

Хоть бы нам привести пленников!

Земля будет опустошена!

Олень из Колуакана,

На ней убранство из перьев.

Другие гимны, попроще, сводились, в сущности, к бесконечно повторяемым магическим заклинаниям, например песнь в честь Чикомекоатль, богини маиса, посредством которой старались пробудить растительность перед ее ежегодным возрождением:

О досточтимая богиня Семи Початков,

Встань, пробудись!

О наша мать, ты покидаешь нас сегодня,

Ты отправляешься в свою страну Тлалокан.

Встань, пробудись!

О наша мать, ты покидаешь нас сегодня,

Ты отправляешься в свою страну Тлалокан.

Остальные стихи мексиканцы распределяли по разным категориям в зависимости от их сюжета, происхождения или жанра: йаокуикатль— военная песнь, чалькайотль— стихи в манере жителей Чалько, шочикуикатль куэкуэчтли— цветистая и лукавая песнь, шопанкуикатль— весенние стихи. Некоторые из таких стихотворений были настоящими «сагами», например песнь о Кецалькоатле, другие — размышлениями о быстротечности жизни или о непредсказуемости судьбы.

Наконец, в сочетании декламации, песнопений, танцев и музыки присутствуют элементы драматического искусства: переодетые актеры олицетворяли собой исторических или мифологических персонажей и вели диалоги. Хор и некоторые персонажи обменивались репликами: в таких представлениях, бывших одновременно балетами и трагедиями, на сцену выводили, например, правителя Несауальпилли, его отца Несаулькойотля, императора Мотекусому и т. д. В их канву вклинивались песни-пантомимы, некоторые из них исполняли женщины. Например:

Мой язык из коралла,

Из изумруда мой клюв;

Я дорожу собой, о мои предки,

Я, Кецальчикцин.

Я раскрываю крылья,

Я плачу перед ними:

Как мы поднимемся в небо?

Актриса, певшая эти стихи, вероятно, была наряжена птицей.

Цветы и смерть, два неразлучных наваждения, украшают всю лирическую мексиканскую поэзию своими лучами и своей тенью:

Ах, если бы мы жили вечно!

Ах, если б мы никогда не умирали!

Мы живем с истерзанной душой,

Над нами разражаются молнии,

Нас подстерегают, на нас нападают.

Мы живем с истерзанной душой. Надо страдать!

Ах, если бы мы жили вечно!

Ах, если б мы никогда не умирали!

Или еще:

Разве мое сердце не исчезнет,