– А дальше Бодлер требует, чтобы убитая взяла свою отрезанную голову за косы и предъявила автору – ему надо убедиться, запечатлел ли убийца на ее устах прощальный поцелуй. То есть убить и изнасиловать – еще куда ни шло, но уйти, не поцеловав, – по Бодлеру, верх неприличия.

Эва даже не улыбнулась его мрачной филиппике.

– Ты сказал «запечатлел ли он последний поцелуй»?

– Ну да. В английском переводе так.

Он поморщился:

– И вообще это извращение – переводить Бодлера. Думаю, желающих найти не так просто.

Эва тряхнула головой, словно отгоняя навязчивую мысль, взяла у него открытку и медленно прочитала вслух:

– Les supr^emes adieuz… а про поцелуй раньше, что ли? А как эта строфа выглядит в оригинале? Ты же наверняка помнишь и оригинальный текст. Ты вообще все помнишь.

– Оригинальный текст?

– Господи, как эта строфа звучит по-французски?

– А ты меня не побьешь? У меня произношение, знаешь…

– Если ты перестанешь так старательно грассировать, то не побью.

Дон опять зажмурился и представил себе даму-супервайзера, жужжание компьютера и зеленоватую страницу. Слева французский стих, справа – английский перевод. Дон видел этот сайт совершенно ясно. Ему оставалось только прочитать строфу вслух:

– Dis-moi, t^ete effrayante, a-t-il sur tes dents froides

Coll'e les supr^eme adieux?

Наступила тишина.

– Coll'eles supr^eme adieux?

Он кивнул.

– A где же поцелуй? Une bise, un bisou, une embrasse?

Он подумал и пожал плечами – поцелуй в оригинале отсутствовал. Английский перевод, по-видимому, неточен. Можно подумать, что переводчик тоже видел эту открытку с губами.

– Точнее было бы так, – сказал он: –

– Coll'e по-французски значит «клеить», – задумчиво произнесла Эва. Последние две строки, если переводить слово в слово, означают: «Приклеил ли он последнее прости к твоим холодным зубам?» Интересно, что человек из шахты собирался приклеить к холодным зубам своего любимого?

Дон вопросительно посмотрел на Эву. Она медленно встала.

– А это не может быть…

– Ты же не думаешь, что…

– Отпечаток губ на открытке сделан после смерти Камилла Мальро. Поэтому и помада. Сейчас-то все может быть, но в то время младшие лейтенанты французской армии не гуляли с накрашенными губами. Мальро к этому времени уже лежал в своем саркофаге. Человек из шахты, скорее всего, отодвинул камень, накрасил губы любимого, запечатлел их на открытке и задвинул снова. И как ты думаешь, что ему захотелось приклеить к заледенелым зубам, чтоон мог спрятать в этом мрачном сейфе?

Дон схватился за голову.

– Я думаю, тебе надо вернуться к таксисту и попросить у него какой-нибудь инструмент, – сказала Эва.

Дон, конечно, заблудился. Когда он нашел выход с кладбища, сапоги «Др. Мартене» были выше щиколотки в грязи.

Машина была не освещена, и Дон с некоторым облегчением подумал, что водитель, наверное, спит. Но его внезапно ослепил дальний свет. Он прикрыл глаза рукой, подошел к такси и постучал в окно. Стекло поехало вниз.

– А ваша подружка?

– Она еще там, – крикнул Дон, стараясь перекричать дождь.

– А вы знаете, который час? Я уже час здесь торчу как идиот.

– Да, мы…

– А мертвяки?

– Лежат, где лежали, – сообщил Дон.

Водитель что-то сказал, но слова потонули в шуме ливня. У Дона не было никакого желания переспрашивать. Вместо этого он сказал следующее:

– Дело в том… я хочу попросить у вас кое-какие инструменты.

Дон на какую-то секунду засомневался, слышал ли водитель его слова. Наверное, слышал – осклаблился, показав редкие зубы.

– Попросить нельзя, – сказал водитель, глядя на него мученическими похмельными глазами. – Попросить нельзя, а напрокат – можно. За три сотни евро можете взять все, что лежит в багажнике.

Дон подумал, как он будет рассказывать эту историю Эве. Пачка купюр, которую дала ему Хекс, подходила к концу. Он пересчитал деньги, удерживая зонт между плечом и щекой.

– Двести пятьдесят, – сказал он.

– Триста. А если хотите, чтобы я сидел и ждал, пока вы там грабите могилы, – еще триста.