Итак, наркотики поначалу заменяют определенным немногочисленным субъектам искусство, религию и философию (я говорю, конечно, о тех, кто пристрастился к ядам высшего порядка), а затем опустошают их, резко понижая личностное самосознание, и совершенно уничтожают во всех смыслах, отрезая от общества, запирая в недоступном мире безумных переживаний и деформируя их чувство реальности до предела, за которым всякое общение с нормальными людьми становится невозможным. Иначе обстоит дело с алкоголем в малых дозах и никотином. Эти яды отупляют раздраженного современного человека медленно, тоже уничтожая в нем личность, но не разрушая ее до такой степени, чтоб он был не способен к выполнению механических функций в сегодняшнем обществе. Европа, при ее ветхой культуре и глубокой деградации населения, возможно, не вынесет резкого запрета на алкоголь и табак из-за несоизмеримости жизни с угасающими метафизическими чувствами, которые, однако же, остаются помехой — как маленький камушек, случайно попавший в шестерни точной машины. Но малые начальные дозы табака и алкоголя, на первых стадиях порока способные успокоить разболтанные нервы европейцев, неизбежно возрастают, при этом постоянно и совершенно неоправданно растет число потребителей в следующих поколениях, которые, при соответствующей дрессуре, могли бы успокаиваться совсем по-иному. Старшие отравляют себя все сильнее, преждевременно теряя трудоспособность, а молодежь, следуя их примеру, все раньше начинает пить и курить, из-за чего утрачивается даже успокоительное значение табака и алкоголя, а время кризиса, то есть время, когда эти яды начинают действовать асоциально, смещается к началу жизни — происходит систематическое сокращение периода человеческой продуктивности и преждевременный износ самых способных личностей, наделенных наиболее тонкой нервной системой. Отрицательными последствиями скоро будут превышены положительные, и тогда будет в известном смысле слишком поздно — чем дальше в будущее, тем сильней окажется шок реакции в случае резкого запрета, который рано или поздно все равно станет неизбежным. Похоже, те, кто управляет, слепо сосредоточены на одном направлении — экономическом и не отдают себе отчета в том, насколько весомы психические проблемы отдельных личностей, сложение которых дает высокие коэффициенты в итоговой социальной сумме. Общество кокаинистов было бы чем-то просто чудовищным — это всякий знает. Но не всякий в состоянии понять, что в сравнении с тем, чем было бы общество, свободное от наркотиков, народ курильщиков и умеренных алкоголиков есть нечто пропорционально столь же страшное. А ведь среди таких народов мы теперь живем, мы — их элементы, не ведающие, в какой ужасной атмосфере пребываем и каковы мы сами.

Резкий запрет на алкоголь и табак могут себе позволить страны относительно молодые, у граждан которых нет такой старой культуры и таких расшатанных нервов, как у людей послевоенной Европы. Надо учитывать и степень алкоголизации и никотинизации конкретных стран. У нас, похоже, она возрастает чуть ли не ежеминутно, и потому положение наше угрожающее. Я утверждаю, что общая борьба с табаком и алкоголем должна пройти краткий (скажем, десятилетний) период систематических ограничений, после чего во всех странах Европы, невзирая на связанные с этим экономические проблемы, необходимо ввести абсолютный запрет на оба эти ужасных assommoir [17] ’а, а сопутствующие осложнения и потери будут быстро компенсированы психическим здоровьем и высокой производительностью труда граждан. По отношению к тем, кто безнадежно впал в порок, то есть к тем, кому абстиненция грозит смертью, можно применить систему регистрации и рационирования, что тут же пресечет контрабанду. Говорят, американцы благодаря такой системе искоренили кокаинизм в некоторых штатах, а японцы — опиумизм на Формозе. Впрочем, не мое это дело — обдумывать технику исполнения плана, ограничусь психологией.

Стало быть, никотин и его верная помощница — окись углерода (CO). Кому из курильщиков не знакомы чудесные и неприятные последствия первых сигарет. Начало курения обычно совпадает с периодом «первых Любовей» и так называемых «вельтшмерцев» [18] , то есть просто более или менее осознанных метафизических переживаний, — вообще со временем первичной, эмбриональной консолидации индивидуальности, той эпохой человеческой жизни, когда формируется характер на годы вперед. Основное действие сигарет в эту эпоху — приглушение беспредметного отчаяния и смягчение разных объективных житейских огорчений. Несмотря на неприятности вроде головной боли, тошноты (а то и рвоты) и мерзкого вкуса во рту, психическое состояние сдвигается от злости к меланхолии, не лишенной очарования, даже по-своему приятной, причем возникает известное интеллектуальное возбуждение и мнимая ясность ума в сочетании с легкостью работы. И это почти все, чего можно ждать от табака. Действие такого рода длится весьма недолго — у некоторых лишь несколько месяцев, — после чего начинаются негативные симптомы, превозмогаемые лишь повышением дозы яда. Если бы те, кто даже не пытается усилием воли изменить свой внутренний настрой и смягчить ужас мира, шажок за шажком овладевая действительностью, если б они знали, что теряют в отдаленной перспективе из-за своего увиливания от проблем при помощи табака, они бы ужаснулись и бросили порок в зачаточном состоянии. Оценить жуткие перемены, незаметно происходящие в психической структуре под действием курения, могут только те, кто никогда не курил постоянно и часто прерывал это психофизическое свинство, хотя бы так борясь против систематического, чрезмерно быстрого увеличения ежедневной дозы отупляющего дыма. Однако уже на первых стадиях курения проявляется определенная самозащита организма — симптоматичное чувство упадка после каждого злоупотребления табаком. Начинающему курильщику всегда кажется, будто он дымит в виде исключения — в связи с особыми обстоятельствами, ради каких-то экстренных целей, но Боже сохрани, вовсе не намерен всерьез пристраститься к этой гнусной процедуре. Прежде чем табак незаметно станет ежеминутной потребностью, к нему прибегают только в связи с событиями, возвышающими над серостью буден: какая-нибудь вечеринка, напряженные дебаты, ситуация, усилить мгновенное очарование которой кажется важнее, чем быть всю жизнь здоровым, или необходимость срочно выполнить какую-то работу — вот вещи, ради которых якобы стоит пожертвовать приличным завтрашним самочувствием, отсутствием мерзкого осадка, физического и духовного отвращения к самому себе, а главное — ясностью разума. Но менее всего такой легкомысленный субъект отдает себе отчет в том, что каждая уступка убийственной диалектике наркотика все туже затягивает петлю у него на шее, мешая выбраться из западни, в которую он столь безрассудно угодил — нередко из-за снобизма, дешевой погони за впечатлениями, а то и по самой банальной глупости.

Я сейчас пишу в состоянии «К» после нескольких дней «НК» и потому так ясно вижу всю мерзость курения: в положительном смысле оно не дает мне абсолютно ничего, как и большинству курильщиков, кроме чисто внешнего удовольствия — потрафления жалким вкусо-нюхо-осязательным прихотям. Объективная ценность работы «под табачок», если отбросить ее мнимую быстроту, безусловно понижена, учитывая, сколько усилий требуется в нее вложить для полного завершения. Ведь работа курильщика никогда не бывает безупречна изначально: потом приходится долго и тщательно «шлифовать» и исправлять произведение, вместо того чтоб исторгнуть его из себя сразу в идеальном виде, соответствующем изначальному замыслу. И применимо это не только к продуктам умственного труда, но и ко всякому производству вообще. Просто в некоторых областях труднее это проверить: дескать некто — заурядный сапожник или портной, и баста. Остается невыясненным, что именно злоупотребление табаком застопорило внутреннее развитие и сделало невозможным технический прогресс. У меня была возможность убедиться в этом на примере живописи, в которой важны как ясность ума, так и технический навык. На больших временных отрезках тезис мой подтверждается абсолютно. Только не у каждого есть соответствующий опыт, достаточная способность к интроспекции (самонаблюдению), а главное — добрая воля. Обычно говорят: и так как-нибудь обойдется — и потихонечку ползут себе под откос прогрессирующего упадка.

Поначалу все не так уж плохо — пока не достигнута точка, после которой вредоносность увеличения дозы растет в геометрической прогрессии. Но скоро все большие порции наркотика перестают действовать как «допинг» — начинается настоящая трагедия: выкури в день хоть полтораста сигарет, уже ничего из себя не выжмешь. Может, кто-то вообще не способен ничего из себя выжать — это другой вопрос. Но я убежден, что у курильщиков в девяноста таких случаях из ста причина — в отравлении никотином и окисью углерода, которой, из-за неполного сгорания табака и бумаги, много в сигаретном дыме. Отупение и пришибленность возрастают с каждой затяжкой убийственным дымом, в то же время нарастает тревога. Хуже всего — противоречивые чувства, а табак как раз и вызывает злейшую из таких пар: поверхностное возбуждение и невозможность им воспользоваться из-за паралича высших центров. Я отчетливо ощущаю это сейчас, когда пишу эти слова, но впредь буду систематически, ежедневно писать в состоянии «НК», и всякий читатель заметит разницу. А если нет? Это было бы ужасно — доказывало бы, что я курю уже слишком давно и отвыкание невозможно без исключительно негативных последствий в самом начале абстиненции. Но нет, трижды нет — дело только во времени. Конечно, если кто надумает бросить под конец жизни, когда из-за хронического беспрерывного курения дошел уже до доз чрезмерных, для такого надежды нет, да оно и лучше, если он кончит в отупении, не позволяющем ему даже видеть свой упадок со всей ясностью. Это случаи, подлежащие регистрации (непристойное слово — лучше не пускать его в оборот). Сдается мне, тот факт, что у нас, в России и на Балканах столь редки так называемые «великие старцы», имеет своим истоком курение взатяжку. Люди у нас, passez mois l’expression grotesque [19] , «идут в расход» раньше времени, как в жизни, так и в литературе, — они повторяются во все худших изданиях, не более того. Но чтобы некто, будучи почтенным старцем в расцвете мудрости и сил — как жизненных, так и художнических — сотворил шедевры или совершил великие деяния, — такое в вышеупомянутых странах встречается крайне редко. Я готов приписать это скорее воздействию курения, нежели пьянству. Алкоголь, по крайней мере, быстро сжигает свои жертвы, порой творчески, причем дозы растут очень быстро. А проникотиненные «живые трупы» бесплодно мыкаются иногда еще очень долго, живя лишь воспоминаниями о добром старом времени и былой славой, но не творят, как правило, уже ничего. Немцы курят в основном сигары, а сигарами редко кто затягивается, то есть втягивает дым в легкие, где большая абсорбирующая поверхность впитывает огромную часть содержащихся в нем ядов. Количество никотина, поглощаемого слизистой оболочкой горла и носа, а со слюной и желудком, ничтожно мало в сравнении с тем, что могут впитать легкие. Французы в основном не затягиваются вовсе — заникотиненный француз это случай исключительный. Хотя надо признать: число людей, курящих взатяжку, выросло после войны и в западных странах. Англичане спасаются трубкой, из-за чего, возможно, больше яда вместе со слюной попадает им в желудок, но число затягивающихся так называемых «сынов Альбиона» сравнительно невелико. А вот мы, русские и всякого рода балканцы, не говоря уж о настоящем Востоке, втягиваем гнусный дым до самых пупков и отравляемся процентов на 80 сильнее, чем люди Запада. У нас те, кому за пятьдесят, — по большей части люди конченые. Убереглись те, кто либо не курил вовсе (напр., Бой), либо, как Жеромский или мой отец, вовремя бросили из-за болезни легких. И пусть не болтают оптимисты, будто «нам это ничуть не вредит, мы можем себе это позволить». Повторяю: тот, кто никогда не бросал на длительный срок, понятия не имеет, кем он мог бы стать, если б не курил вообще никогда или окончательно бросил, прежде чем наступило необратимое отупение и дезорганизация воли. Известно, что большинство курильщиков рано или поздно вынуждено начать пить либо в больших количествах потреблять кофе или чай. Исключение составляют люди, которые механизировались в какой-либо бессмысленной работе и уже ничего сами от себя не требуют. Ведь алкоголь и кофеин (теин оказался тем же кофеином) — лучшие антидоты против никотиновой кретинизации и могут, в известных пределах, компенсировать постыдную спячку коры мозга, угоревшего в табачном дыму. Так доходят и до злостного алкоголизма и кофеинизма, которые тоже имеют предел как допинг и неизбежно ведут к мозговому оцепенению и распаду телесного каркаса. Такого субъекта в исключительных случаях еще можно побудить к тому, чтоб он внезапно дал выход своей энергии, но его обыденная «rendement» [20] уменьшается при употреблении этих противоядий прямо-таки с поразительной скоростью. Особенно кофеин заставляет наращивать дозы — гораздо быстрее, чем никотин и алкоголь.

Что касается истинного удовольствия от курения, то его получают только курильщики начинающие либо те, кто в силу невероятно редкого, специфического свойства — неспособности привыкания к никотину — сохранил первоначальную свежесть восприятия, ограничившись несколькими — не более полутора десятков — сигаретами в день. Настоящий никотинщик — а таких среди курящей братии огромное большинство — смолит сигарету за сигаретой, немедленно подавляя первый же позыв. Это чисто негативное и не достойное человека удовольствие, состоящее в том, чтоб устранить минимальное неудобство, вместо того чтоб его по-настоящему преодолеть. Именно так складывается общий психологический механизм, который при необходимости рутинно применяют к любой задаче: вместо прямой атаки — в обход, скорее уклониться от трудностей, чем их преодолеть. Это ведет к атрофии воли, создает готовый тип реакции на другие раздражители, ведя к алкоголизму и высшим «белым безумиям». Всякую жизненную сложность затушевывают на основе первых опытов положительного возбуждения, выкуривая все больше сигарет, сигар или трубок, пока в конце концов не достигнут той критической точки, когда никакая доза уже не достаточна и приходится прибегать к иным средствам и довольствоваться частичным решением проблем или неполным преодолением трудностей, поскольку особь, патологически склонная выносить трудности за скобки, рассчитывать на нечто вне самой себя, уже не способна к подлинному усилию воли и тому творчеству «из ничего», которое только и существенно.

Новички обычно не курят с утра, сберегая лучшие часы дня. Некоторые начинают пополудни, после того как более или менее плотно подкрепятся. Другие выкуривают первые сигареты только вечером, когда усталый аппарат восприятия не в силах самостоятельно принимать впечатления и без искусственной подпитки трудно ощущать радость жизни и во всей полноте переживать удовольствия. Вместо того чтоб просто-напросто лечь спать и отдохнуть, человек испытывает потребность принять еще что-нибудь после целого дня работы, к которой его вынуждает крайне напряженная, натужная наша нынешняя жизнь. Так начинают проживать капитал. Но время курения имеет свойство быстро растягиваться от вечера до полудня и до утра. Потом оно захватывает утро с первого завтрака, затем приходит курение натощак, даже ночью, когда не спится, и вот уже мы имеем дело с субъектом, который стремительно движется к полному отупению, постепенно забывая о том, кем он был, кем должен был стать и на что был способен когда-то, прежде чем его «обольстили клубы на вид пленительного дыма». Даже очень далеко зашедший курильщик после ночного перерыва просыпается относительно свежим и здоровым. Кто никогда не бросал курить, тот не знает, сколь чудесно продление этого состояния, вплоть до полной победы над пороком, когда работа движется легче, чем при занаркотизованности, эффективность ее повышается, а бесплодная нервозность, сказывающаяся в беспокойных движениях, безумном блуждании взора и дрожи в неверных руках, уступает место ощущению силы, направляемой чистой волей. Да — таким просыпается обычный курильщик, если он при этом не тяжкий неврастеник, для которого всякое начало будничного дня вообще есть нечто неприятное и тягостное. Тот грезит о первой сигарете так, словно только она может придать первичную ценность начинающемуся утру. А потом с туманом в башке проваливается в этот будничный день с безропотностью человека, попавшего в зубчатые передачи машины, чтобы лишь под вечер прийти к выводу, что вообще-то «жить можно». Но даже если мы имеем дело с этим тяжелейшим случаем, состояние утренней подавленности можно при соответствующем режиме сократить с двух-трех часов до двух-трех минут. Только Боже сохрани в таком настроении закурить, потому как утренняя депрессия, задавленная было никотином, к полудню вновь поднимает голову и длится порой до поздних послеполуденных часов, чтобы перейти в нарастающее вечернее возбуждение и «ночное безумие», не дающее вовремя уснуть, что вызвано опять-таки увеличением табачной дозы. Так мелкие, мимолетные недомогания переходят в серьезный психоз, охватывающий весь день, даже сутки напролет, и перерастающий с годами в полную неспособность к нормальной жизни.

Наиболее склонны так омрачать свое существование типы шизоидные, физические астеники. Но даже отъявленные пикники под действием наркотиков претерпевают «шизоидный сдвиг» либо, если материал в данных типах перемешан, их шизоидная компонента значительно усиливается. Пикники вообще-то менее податливы к действию любых ядов, но и они сворачивают под их влиянием далеко с той дороги, которая предопределена их психической структурой. Они тратят безумное количество энергии на противодействие наркотикам, несмотря на то, что якобы растормаживаются под их влиянием и вроде бы способны на какие-то чрезвычайные шизоидные проявления: фанатизм в вере, формальное художественное творчество, создание метафизических концепций. Все это вздор: пикники должны знать свое место, а шизоиды — свое. Шизофрения для шизофреников — принцип Монро в психологии и психиатрии.