На основе досье Орлова удалось, наконец, установить, что Филби был «первым», Маклейн «вторым», а Бёрджесс, вопреки многочисленным утверждениям, был вовсе не «первым», а «третьим человеком», влившимся в группу, которая стала одной из самых результативных советских разведывательных сетей. Однако те же документы показывают, что решение позволить ему присоединиться к первым двум было принято Орловым скорее по необходимости, чем по доброй воле. Причина его колебаний заключалась в том, что имя Бёрджесса стояло последним из семи имен, внесенных в список кембриджских знакомых, которых Филби рекомендовал как «потенциальных кандидатов» [458] . Согласно самому Филби, у него были столь сильные сомнения относительно пригодности своего ровесника по Тринити для секретной работы, что после имени Бёрджесса он поставил целых четыре вопросительных знака.

«Бёрджесс, конечно, очень убежденный человек, но по характеру он просто „enfant terrible"», — предостерегал Филби Орлова [459] . Это было слишком мягко сказано. В начале 30-х годов любой человек в Кембридже мог бы предупредить Орлова, что Бёрджесс пользовался такой дурной славой, что любой контакт с ним поставил бы под угрозу безопасность тайной организации. Тем не менее, как покажет жизнь, и Орлов, и занимавшиеся тем же, что и он, люди из британской разведслужбы считали полезным эксплуатировать талант этого интригана в стиле Рабле.

Внешне по-мальчишески привлекательный, с глазами и шкодливостью терьера, он вовсю прожигал жизнь. Бесстыдный гомосексуалист и демонстративный коммунист, Бёрджесс сделался героем кембриджских левых, организовав забастовку обслуживающего персонала Тринити-колледжа и пользуясь своей машиной как тараном во время студенческих демонстраций. Как это свойственно многим распутным людям, его главным оружием было необычайно сильное, покоряющее окружающих обаяние в сочетании с блеском ума и способностью иметь на все готовый ответ.

Горонви Рис, учившийся в Оксфорде в одно время с ним, который не был гомосексуалистом, но с которым Бёрджесс пытался заигрывать, прежде чем начать использовать его в интересах советской разведки, описывал Бёрджесса как «некое подобие Фигаро по характеру, всегда предприимчивого и готового услужить другим, чтобы затем манипулировать ими в собственных целях» [460] . Бёрджесс, не зная меры, имел пристрастие к общению с друзьями, а также к сексу, политике и выпивке. Его неразборчивость в случайных мужских связях дает основание предполагать, что он стремился подавить в себе горькое чувство собственной мужской сексуальной неполноценности. Он любил рассказывать, что его извращенность является результатом психологической травмы, полученной в детстве, в возрасте 11 лет, когда ему пришлось извлекать свою истерически рыдающую мать из-под трупа отца, у которого случился сердечный приступ во время полового акта [461] . Это была настолько типично преувеличенная попытка самооправдания, что было любопытно обнаружить, что он никогда не упоминал об этом факте на собеседованиях в КГБ.

Его биографические данные говорят о том, что Бёрджесс родился в 1911 году в семье кадрового морского офицера; после смерти отца, наступившей в 1925 году, мать снова вышла замуж. Ее вторым мужем был отставной армейский полковник по имени Джон Реталлак Бассет, который азартно играл на скачках и в случае выигрыша щедро одаривал пасынка, быстро сообразившего, каким образом можно манипулировать взрослыми в своих интересах. Бёрджесс заслужил репутацию не по летам начитанного и смышленого ученика в Итоне, который все еще пользовался славой самой знаменитой британской школы-интерната, когда его мать решила, что он должен завершить свое образование в Дартмутском военно-морском училище. Впоследствии он сказал в КГБ с присущим ему отсутствием скромности, что он считал себя «слишком умным», чтобы служить на флоте. Пожаловавшись на ухудшение зрения, он добился отчисления из Дартмутского училища и возвратился в Итон. Оттуда в 1930 году он перешел в Кембриджский университет, затаив глубокую злобу на правящую элиту Итона, которая отказалась избрать такого скандально известного сексуального извращенца в общество школьных старост, известное под названием «Поп». В Тринити-колледже Бёрджесс занимался историей и сдал с отличием первую часть экзаменов, хотя три года спустя провалил испытания, и сочувствующему ему наставнику колледжа пришлось, чтобы «спасти престиж», раздобыть ему справку о болезни. Получение «утешительной» степени не давало ему отличий, но позволяло продолжить университетское образование в качестве аспиранта, занимавшегося исследовательской работой, и одновременно оплачиваемого методиста по истории [462] .

Бёрджесс был неуправляемым интеллектуалом, который растрачивал свои блестящие умственные способности на злоупотребление алкоголем и страстную приверженность левым политическим взглядам. Еще будучи студентом первого курса, он стал членом одной из подпольных коммунистических ячеек в Тринити. Марксизм имел особенно мощное влияние в «Обществе Апостолов», полусекретном братстве интеллектуалов, которое приняло Бёрджесса в свои ряды в 1932 году [463] . Прием его в члены устроил Энтони Блант, его гомосексуальный любовник, который был четырьмя годами старше и в то время занимался в Тринити исследованиями в области истории искусства, что в будущем вознесло его к вершинам этой профессии. Блант принадлежал к первому марксистскому поколению «Апостолов», включавшему Денниса Проктора, Алистера Уотсона, Хью Сайке-Дэвиса и Ричарда Ллуаллин-Дэвиса. Бёрджесс был необыкновенно пламенным новообращенным. Лорд Ротшильд, который также вскоре вступил в «Общество», сетовал на то, что, если только присутствует Бёрджесс, «мы без конца говорим о коммунизме, а это довольно скучно» [464] .

Бёрджесс бросился в объятия более полнокровного марксизма, чем чисто интеллектуальное теоретизирование, привлекавшее его близкого друга Бланта; с его стороны это была подлинная идеологическая перемена убеждений, а не обращение к коммунизму как к символу новомодной приверженности левым взглядам. Как историк, Бёрджесс утверждал, что подверг глубокому изучению труды Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Он любил продемонстрировать свое знание теории диалектического материализма, приводя цитаты из текстов, что производило впечатление как на Орлова, так и на Дейча.

Хотя Блант пользовался марксистскими аналогиями в своих острых критических статьях на страницах журнала «Спектейтор», его собственное идеологическое преобразование происходило более анемично и шло скорее от ума, чем от сердца. «События, происходившие в Германии, стали доходить до сознания такого изоляциониста, как я, и я смутно начал сознавать, что мое положение не было вполне удовлетворительным», — объяснял Блант в автобиографии, написанной для НКВД в 1943 году:

«Когда я вновь приехал в Кембридж в октябре (1933 г.), обстановка изменилась. Я заметил, что постоянно связан с членами коммунистической партии, взгляды которых полностью отличаются от моих. Сначала я не делал никаких выводов, но постепенно я почувствовал, что… их взгляды на те предметы, в которых я разбирался, как, например, история, история искусства, не только представляли для меня интерес, но давали направление для истинного понимания предмета с научной точки зрения. Это чувство постепенно росло во мне также благодаря влиянию Бёрджесса, Клугмана, Джона Корнфорда и других, принадлежащих к этой группе. В конце концов я полностью убедился в правильности марксистского подхода к истории и другим знакомым для меня предметам.