Речь пойдет главным образом об одном из многих судебных процессов, которые устраивались, а, точнее говоря, разыгрывались у нас в стране, когда брежневское руководство партии и страны возвращало наше общество на рельсы тоталитарного режима. Иллюзии оттепели 60-х гг. уже рассеялись, ее небольшие демократические завоевания отбирались одно за другим. На общем фоне уныния и покорности А.Д.Сахаров представлялся нам, как мне теперь помнится, одиноким и загадочным противником "строя развитого социализма", имеющим очень мало шансов на успех. Двумя годами раньше событий, о которых ниже пойдет речь, я уже читал его выступление о современном мире, в котором говорилось о бесплодных попытках добиться единства разобщенного мира. А.Д.Сахаров оценивал число жертв сталинского террора в 12 миллионов человек, явно занижая тогда эти страшные цифры. Еще помню, что бесстрастный и осторожный тон мыслителя казался мне не соответствующим ужасному масштабу преступлений против своего народа и всего человечества. Ведь были более яростные борцы против режима, но брежневское правление быстро с ними расправлялось, либо высылая из страны, либо отправляя в тюрьму или в ссылку.

Теперь немного об истории моего знакомства с А.Д.Сахаровым десятилетием раньше. В 1955 г. я был направлен работать на закрытый объект, только что созданный на Среднем Урале в окрестностях городка Касли [194] . До этого около трех лет после окончания физического факультета МГУ мне пришлось работать физиком-теоретиком в Обнинске, в Физико-энергетическом институте, по нынешнему названию. Сам институт в основном был занят разработкой энергетических ядерных реакторов, важным этапом которой стал пуск в 1954 г. первой в мире атомной электростанции на 5000 кВт электрической мощности. Группа, в которой я работал, никакого отношения к этой тематике не имела, занимаясь под личным руководством директора института Д.И.Блохинцева некоторыми частными задачами ядерного оружия. К 1955 г. мы в основном справились с поставленной перед нами задачей, и группа была ликвидирована, но научные связи с основными центрами этой тематики уже возникли (нас посещали Я.Б.Зельдович, Д.А.Франк-Каменецкий и другие ведущие ученые, а Д.И.Блохинцев неоднократно бывал «где-то» на совещаниях), и, переехав на Урал, я попал в центральное «русло» тематики из нашего «ручейка». Сразу скажу, что только на Урале я узнал о роли А.Д.Сахарова. Выполняя там теоретические и расчетные работы, я то и дело «пересекался» с работами (с отчетами!) А.Д.Сахарова. Не входя в иные подробности, отмечу заимствованную мною у него идею о существовании некоторого автомодельного решения, которое я детально разработал, написал статью и… поехал к нему в гости. Меня рекомендовал А.Д.С. мой тогдашний непосредственный начальник Юрий Александрович Романов, один из ближайших сподвижников А.Д.С. и тоже ученик Игоря Евгеньевича Тамма. А.Д. представил эту статью в ДАН СССР, которая после трудных перипетий с рассекречиванием все-таки была опубликована (ДАН СССР. 1960, т.131, с.1287). Конечно, я тогда чувствовал себя в присутствии Андрея Дмитриевича, непревзойденного физика-конструктора и глубокого физика-теоретика в области ядерного оружия и сопредельных научных направлений (управляемый термоядерный синтез, магнитная кумуляция, мюонный катализ и т. д.), скромным учеником и последователем. Я был горд и счастлив, что он одобрил мою работу, даже пригласил однажды к себе домой. Помню, что дело было летом. Семья А.Д.Сахарова, видимо, уехала в отпуск, а в коттедже (мы побывали на первом этаже) царил большой беспорядок. Под ногами валялись детские игрушки, всюду лежали стопки старых газет, одежда висела на гвоздях, кое-как вбитых в стены. Но мне было понятно, что Андрею Дмитриевичу, занятому колоссальными задачами физики и техники, не до бытовых мелочей. Кстати, это конкретное впечатление дополнялось всегда его подчеркнуто скромным отношением к своей одежде, внешнему виду, окружающим условиям существования. Наше уважение к нему, искренне прошу поверить, от этих внешних черт только росло и крепло. Ведь мы были детьми трудного военного времени и, так или иначе, были воспитаны в духе аскетизма и фанатизма.

В те далекие времена, следует подчеркнуть, никаких сомнений в необходимости нашей работы по созданию отечественного термоядерного оружия, наверно, ни у кого из нас не было, — во всяком случае у меня. Мы соревновались с заокеанскими учеными в постижении секретов природы и в создании чудовищной техники ядерного оружия. Осмелюсь утверждать, что А.Д.Сахаров вплоть до начала 60-х гг. тоже был в этом вполне убежден. А мы, естественно, брали с него пример, а также с других наших научных лидеров. Не могу не вспомнить в связи с этим светлый образ Кирилла Ивановича Щелкина, главного конструктора нашего уральского института.

Но наступили 60-е гг., когда было достигнуто некоторое насыщение в решении научных проблем ядерного оружия, в частности, создание сверхмощных его образцов. Новые проблемы науки теснили старые. Иногда Институт прикладной математики, где я работал с 1961 г., посещал А.Д.Сахаров, но в отличие от прошлых героических лет все реже и реже. Научные связи по старой тематике у меня в то время оборвались. Зато росло постепенно общественное движение в защиту прав человека, развивался «самиздат». Имя А.Д.Сахарова стало возникать у меня уже в связи с этим, хотя его занятия астрофизикой, точнее релятивистской космологией, также относятся к этому периоду. Я его встречал на известных семинарах Я.Б.Зельдовича в ГАИШ МГУ, однажды слушал его доклад о… распаде протона. В самом начале я уже писал о своем знакомстве при помощи «самиздата» с "эпохальным манифестом" Андрея Дмитриевича. Знал и имел небольшую книжку "Советские ученые об атомной опасности", где была его статья о генетических последствиях ядерных испытаний. Но, следует признаться, совершенно не знал, что А.Д.Сахаров был одним из инициаторов знаменитого Договора 1963 г. о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере и под водой.

Однажды, совершенно внезапно, мне позвонил по телефону домой Андрей Дмитриевич и попросил свозить его 14 октября 1970 г. в город Калугу на судебный процесс. Он подчеркнул, что звонок по телефону фиксирует для "соответствующих органов" его личную просьбу ко мне, как владельцу личного транспорта в виде «Волги» М21. Использование автомашины АН за пределами Московской области не разрешается, а на электричках поездка невозможна из-за раннего утреннего времени этого процесса на «открытом» заседании областного народного суда Калуги, сказал он.

Я могу, пожалуй, все-таки объяснить, почему именно ко мне он обратился в этом случае. Занятый в последние годы защитой своей докторской диссертации, заботами о том же автомобиле, научной работой в ИПМ, наконец, трудной борьбой за существование, я, тем не менее, очень сочувствовал правозащитному движению и в начале 1968 г., например, подписал коллективное письмо с требованием пересмотреть жестокий приговор по делу Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой в числе примерно двух сотен ученых Москвы. Мой старинный приятель Валентин Федорович Турчин (по работе еще в Обнинске), работавший тоже в ИПМ, по всей вероятности, предложил меня в качестве надежного ответственного за транспорт для такой сложной поездки. Он был в то время тесно связан с А.Д.Сахаровым в общественной деятельности по правозащитному движению, и сам, конечно, участвовал в нашей поездке в Калугу. Хорошо помню, что я был польщен просьбой А.Д.С. и без малейших колебаний согласился. Во-первых, обеспечение безопасности и удобств путешествия Андрея Дмитриевича уже вдохновляло, т. к. в моих глазах он был прежде всего выдающимся физиком, о котором грех не позаботиться его ученикам и коллегам. Во-вторых, меня никогда не покидало желание показать хотя бы кукиш в кармане официальным властям, лишившим нас элементарных человеческих свобод и обрекающим нас на трудную бестолковую жизнь. Кстати сказать, моя машина, которой я к тому времени управлял около десяти лет, была куплена за «уральские» деньги. А жили в Москве мы весьма стесненно, отчасти из-за затрат на содержание этой машины. Договорились тут же по телефону, что я заеду домой за А.Д.Сахаровым в несусветную рань, задолго до рассвета. Дело в том, что начало суда в Калуге было назначено на восемь или девять часов, чтобы, наверное, сделать невозможным приезд А.Д.С. к сроку.

Вряд ли я испытывал какой-нибудь страх в эту ночь, когда под своим балконом в Большом Харитоньевском переулке разогревал мотор машины на предстоящие 400 км пути с полным запасом, как говорится, всех горюче-смазочных материалов. Труд за рулем меня тоже не очень смущал, т. к. опыт был накоплен достаточный. К назначенному времени (в половине пятого утра) я подкатил к знакомому дому, где жили многие мои друзья и коллеги из ИАЭ им. И.В.Курчатова, въехал в безлюдный двор, запер машину и быстро нашел дверь квартиры А.Д.С., тем более, что она была, кажется, заранее распахнута настежь. Совсем не помню, чтобы кто-нибудь нас провожал (к тому времени А.Д.С. овдовел; его первая жена Клавдия Алексеевна Вихирева довольно давно умерла), но он мне, коротко поздоровавшись, вроде показал этажом выше, где было какое-то движение, и сказал, что "следят за нами". Дальше помню, что нас настырно преследовали какие-то такси, о которых А.Д.С. со знанием дела сказал, что они "нас фотографируют". По его просьбе мы поехали в сторону Арбата, где в одном из переулков к нам подсели двое мужчин, одним из которых был В.Ф.Турчин. Сам А.Д.С. сидел рядом со мной на переднем сидении, как-то бочком, в скромной обычной кепочке. В руках он держал небольшую сеточку, авоську попросту, по-моему, со скромным пропитанием на трудный день. Наконец, при выезде из Москвы я остановился еще раз, т. к. здесь к нам присоединились две другие машины, одна из которых была В.С.Штаркмана, моего товарища по ИПМ. Они как бы нас конвоировали сзади и спереди, тогда как А.Д.С. по-прежнему остался в моей машине до самой Калуги. Мы опасались теоретически аварии, но дорога прошла нормально, если не считать грязи и дождя — на обочину трудно было съезжать, — и около Калуги нас снабдили эскортом мотоциклов ГАИ — безусловно ждали. На всем пути мы немного говорили друг с другом. Только здесь я узнал, что мы едем на процесс Револьта Пименова, которого судили отдельно от других его подельников, пpодеpжав несколько месяцев в калужской тюрьме. Р.Пименов был кандидат физико-математических наук, ленинградец, уже отбывавший раньше наказание за протест против подавления восстания в Венгрии в 1956 г. Теперь, говорили в машине, ему грозило семь лет тюрьмы, очень суровое наказание, за распространение и чтение самиздатовских сочинений А.И.Солженицына (подумать только сейчас!). А.Д.Сахаров стремился добиться смягченния ему этого приговора — об оправдании никто и не заикался. Улучив момент, когда мы, вероятно, были одни в машине, я спросил А.Д.С.: не жалеет ли он, что перестал заниматься физикой, а так опасно и трудно, почти в одиночку, борется с казавшейся тогда несокрушимой машиной государства. Нужно признаться, что я тогда был разочарован теми скромными задачами, которые мы решали в этот давний октябрьский день. Да и решали ли? Дразнили чванливых и тупых тиранов — это точно.

Позволю себе процитировать А.Д.С. (из статьи "Сахаров о себе", 31. 12. 73) [1]: "Я убежден, что в условиях нашей страны нравственная и правовая позиция является самой правильной, соответствующей потребностям и возможностям общества. Нужна планомерная защита человеческих прав и идеалов, а не политическая борьба, неизбежно толкающая на насилие, сектантство и бесовщину". Вот исчерпывающий ответ на мой наивный вопрос, но тогда я этого, наверное, не понял бы, воспитанный безнравственным обществом, да и А.Д.С. ответил мне иначе, более примитивно. Он сказал примерно так: "Нет, не жалею, потому что очень важно вести борьбу за права каждого человека; не менее важно, чем открывать новые физические законы". Еще, мне помнится, он добавил, что всерьез привык заниматься одним важным делом. И никаких высоких и мудрых слов, подобных тем, что в приведенной цитате.