Эмери угрюмо молчал. Ему было скучно наблюдать за восторгами Генувейфы.

— Вспомни, как мы с тобой впервые побывали в столице, — добавил Ренье.

Лучше бы он этого не говорил. Эмери окрысился:

— Мы были тогда детьми!

Он снова вернулся к идее умереть в детстве. «Если у меня будет ребенок, я задушу его по достижении им четырнадцатилетнего возраста, — подумал Эмери. — Счастливец! Для меня такого одолжения никто не сделал».

В этот момент Ренье прервал мрачные раздумья брата громким возгласом:

— Гляди-ка!

Генувейфа стремительно подбежала к входной двери и к тому моменту, когда Эмери снова посмотрел на нее, она уже исчезала в здании.

— Нет, — со стоном выдохнул Эмери.

Дом-великан представлял собой хранилище важных частных документов, по преимуществу завещаний; кроме того, там жили некоторые государственные служащие. Вряд ли они будут рады вторжению.

— Странно, что она вообще сумела туда войти, — после паузы заметил Эмери.

Ренье пожал плечами.

— Для безумцев не существует слова «нет» — в этом отношении они подобны истинной любви. Истинная любовь не сметает преграды, как принято считать, она их попросту не замечает.

— Спорное утверждение.

Между тем Генувейфа действительно вошла в здание, и никто, кажется, не остановил ее. Она исчезла в лабиринте комнат и переходов дома-великана.

— Там можно проплутать неделю, — озабоченно произнес Эмери.

— Я здесь! — донесся ликующий крик Генувейфы.

Оба брата подняли головы и увидели, что она уже взобралась на самый верх и теперь ступает на висячий мостик, что соединял «плечо великана» с соседним зданием. Братья переглянулись.

— Если ее действительно кто-то преследует и он сейчас поблизости, то мы все равно ничего не успеем сделать, — сказал Эмери. — Лично я предпочел бы не терять ее из виду.

Ренье молчаливо согласился с ним. Генувейфа пробежала несколько шагов по мостику, проложенному на высоте пятого этажа над мостовой. Затем девушка снова остановилась, перегнулась через перила и стала любоваться столицей.

Отсюда действительно открывался превосходный вид — на дворец, на роскошный сад, на крыши с флюгерами, на башенки и мансарды с их круглыми подмаргивающими окошками.

Ренье размечтался, вспоминая о том, как впервые наслаждался этой картиной: почему-то именно сегодня это воспоминание было особенно ярким и сильным.

Эмери дернул его за рукав и молча показал рукой на девушку:

— Ты видишь это?

Почти неуловимая для глаз, мелькнула темная тень. Она была маленькой и низкой, как и рассказывала гробовщица. Двигалась она чрезвычайно быстро, ни на миг не задерживаясь на одном месте.

Она проскользнула мимо девушки, а затем вдруг повернулась к ней и сделала стремительный бросок обратно. С громким криком Генувейфа перелетела через перила и начала падать на мостовую. Тень тотчас исчезла.

— Я лечу! — закричала Генувейфа.

Прохожие на улицах и жители соседних домов — все, кто оказался поблизости, — с ужасом смотрели на девушку, падающую с висячего моста. Бахромчатая черная шаль развевалась на ее распростертых руках. Братья, не сговариваясь, рванулись к месту ее предполагаемого падения, чтобы хоть немного смягчить удар о мостовую.

Но Генувейфа так и не упала. В последний момент ее юбки зацепились за водосток, сделанный в форме остроухой собачьей головы. Повиснув вверх ногами, она закричала:

— Теперь вы видели?

Эмери подбежал к ней первым и осторожно снял ее с «насеста». Оба уха собаки были теперь погнуты, как будто пес чувствовал себя в чем-то виноватым и в ожидании неизбежной кары прижал уши.

Генувейфа забилась в объятиях Эмери, высвобождаясь.

— Ты не ушиблась?

— Самую малость… Вы видели, как я летела?

— Генувейфа, зачем ты это сделала? — спросил Эмери, выпуская ее и снова начиная сердиться. Чувство облегчения сменилось досадой. — Для чего ты это вытворяешь?

— Ты ведь видел тень, — сказала она, отряхиваясь и разглаживая на себе платье.

Эмери покачал головой, а Ренье сказал:

— Да, Генувейфа, это правда. Мы видели тень. Мы оба ее видели.

— А мне никто не верил, хотя ведь и знают, что я не лгу! — Генувейфа вдруг вспомнила обиду и надулась. — В Коммарши со мной не стали разговаривать. Глупые люди.

— Глупые, — поддакнул Ренье.

Они наконец добрались до небольшой, чрезвычайно уютной харчевни. Талиессин ее не жаловал, а вот Ренье, бывало, проводил здесь приятные часы.

Хозяйка узнала его и подала блины. Генувейфа принялась есть их, хватая руками и обжигаясь. Ее лицо сразу же залоснилось. С набитым ртом она рассказывала: